Дороги в горах - [68]

— Очень нужно туда идти. И нечего меня равнять с Арбаевой. Я не чета ей. А если я вам в тягость — так замуж выйду. — У Нины покатились по щекам слезы. Она затопала ногами и закричала: — Да, да, выйду! И вас не спрошусь! За Анатолия Иванова выйду! Мы уже все решили. Он мне часы золотые подарил. У вас сколько просила, а он слова не сказал…

Татьяна Власьевна всплеснула руками:

— Нина! Ты серьезно говоришь? Глупая, да опомнись! Кто этот Анатолий? Пустозвон. Сколько раз он женился?

— Ну и пусть… Какое мне дело. Меня он любит…

— Пойми ты, глупая, замужество это… это не только любовь. Ты станешь хозяйкой, дети будут. А что ты можешь? Обеда не приготовишь…

— Ух, страсти какие… А я не собираюсь готовить обеды. Очень нужно…

Нина, шурша подолом, прошла в свою комнату. Татьяна Власьевна, проводив дочь взглядом, грустно покачала головой.

В этот вечер она долго ходила по улицам. Ярко отгорала заря, и вся западная половина неба была розовой. Бледно розовели стекла домов, вершины оголившихся от снега гор, деревьев, крыши и сам воздух. Снег на дороге, расплавленный днем ярким солнцем, теперь звонко хрустел под ногами. По краям крыш висели, похожие на пики, сосульки. Пахло прелым деревом, мхом, талым снегом и еще чем-то таким, от чего кружилась голова. Все вместе это называлось весной.

Татьяна Власьевна думала о том, что весна бывает у каждого человека. Приходит и уходит, чтобы никогда не вернуться. Поэтому ее надо беречь, дорожить. А вот Нина не бережет свою весну. Она, конечно, хватится, да поздно будет. Как же увести свою дочь с опасной тропинки?

Татьяна Власьевна зашла к Ермешевым. Они жили в низеньком, ветхом доме. Сам Ермешев был известным на весь край охотником. Татьяна Власьевна вспомнила об этом, когда по шатким, тщательно выскобленным половицам зашла в горницу и ее взгляд случайно упал на притолоку. Сто тринадцать раз отец Тони острым ножом отмечал на притолоке свою победу над зверем. А сто четырнадцатая отметка была сделана неумелой рукой Тони.

С матерью осталось пятеро детей — один одного меньше. Старшей, Тоне, сравнялось тогда четырнадцать лет. Всю войну, да и первые годы после, семья Ермешевых сильно бедствовала. Нелегко было Тоне окончить десятилетку, а еще труднее учиться в медицинском институте. Но вот Тоня получила диплом, вернулась в родное село и заменила старую, усталую мать.

Татьяна Власьевна часто бывала у Ермешевых. Раньше она как-то не обращала внимания на взаимоотношения в семье. В доме всегда чисто, аккуратно, но слишком уж бедно: самотканые половички, у Тони вместо ковра над кроватью прибит лоскут цветастого ситца. Ребята одеты плохо, а посуда — горе одно, даже чайных ложек на всех не хватает.

Теперь, после разговора с дочерью, Татьяна Власьевна взглянула на все другими глазами. Она заметила, что семья очень дружная, все уважают Тоню. Слово Тони авторитетно, не подлежит обсуждению. Вот девочка в стареньком, но чистом ситцевом платьице выполнила уроки и с тетрадью подошла к Тоне.

— Тоня, проверь… Правильно?

Братишка лет пятнадцати принес охапку дров, аккуратно сложил поленья около печки.

— Как у вас хорошо, — задумчиво заметила Татьяна Власьевна.

— Чем же? — удивилась Тоня. — У вас в десять раз лучше. Такая обстановка… А мы из нужды никак выбиться не можем.

Татьяна Власьевна грустно усмехнулась.

— Разве дело в обстановке или одежде? Не это главное, Тоня. Главное — дружба, уважение.

— В этом отношении правильно, — согласилась Тоня. — Живем без разногласий. Полное единство.

Татьяну Власьевну пригласили пить чай, но она отказалась.

— Спасибо, Тонечка. Пора идти.

В действительности же идти было некуда. Хорошо бы насовсем остаться у Ермешевых. Жить вместе с Тоней в маленькой боковушке, отдавать зарплату на ребят. Ведь они стремятся к настоящей, хорошей жизни.

Татьяна Власьевна возвращалась домой. Подходя к воротам, увидела человека, который, перебегая от окна к окну, старался заглянуть в квартиру. В темноте Татьяна Власьевна никак не могла узнать его. А человек, услышав за спиной шаги, оглянулся и поспешно отошел.

— Татьяна Власьевна?

По голосу Татьяна Власьевна узнала завмага Анатолия Иванова.

— Что надо? Почему в окна заглядываете?

— Здравствуйте, Татьяна Власьевна. Мне как раз вас. Понимаете, дело одно не совсем приятное. Я хотел лично с вами. Вот поэтому любопытствовал. Извините, конечно, — сыпал он скороговоркой, запинаясь от робости или волнения.

— Говорите. Только, пожалуйста, короче.

— У нас скоро ревизия — продолжал Иванов, не обращая внимания на тон Татьяны Власьевны. — Так вот… Короче говоря, Нина взяла золотые часы.

— Как — взяла? — удивилась Татьяна Власьевна. — И при чем тут ревизия, я при чем?

— Татьяна Власьевна, минуточку… Я все по порядку… Правда, не совсем приятно, но приходится. Обстановка вынуждает.

— Да говорите толком, без предисловий, — перебила Татьяна Власьевна, теряя самообладание.

— Извольте, без этого… Можно, пожалуйста… Часы не мои, а государственные. Так получилось. В общем, Нина была у меня. Вот и взяла…

Татьяна Власьевна качнулась, будто ее толкнули в грудь. Мысли закружились, но усилием воли она взяла себя в руки.