Дороги в горах - [100]

Шрифт
Интервал

— С такими вот думками прикатил я сюда. Не успел пообвыкнуть — Хвоев наведался. Потом зачастил. Как-то вот тут, за этим столом, пообедали, он и начал, так осторожно, издалека. «Ну и как ты, — говорит, — Степаныч, намерен дальше действовать?» Что мог я ему сказать? Ничего. А он: «Вот там ты один все тянул. Тут, возможно, воз полегче, но опять же ты один. Не годится так, — говорит. — С твоими годами и знаниями не выдюжить. Животноводство и полеводство надо ставить, — говорит, — на научную основу. Нужны тебе хорошие зоотехники и агроном. Вот тогда, где коренной сдаст, пристяжные вынесут». Мысль эта, скажем, не новая. Я ведь не консерватор какой-нибудь и сам часто подумывал о таком, но подумывал как-то мимоходом. А потом, сам знаешь, где их взять, специалистов? Чтоб, значит, не только диплом, но и голова была и любовь к делу. Да, ну а тут секретарь райкома предлагает, сам хозяин. Схватился я обеими руками за его предложение. «Давай, — говорю, — мне хорошего агронома, зоотехника, и неплохо бы еще толкового механика. Машины тут запущены».

В дверях неожиданно появилась Клава. В косо застегнутой юбке и старенькой кофточке, она, щурясь от света, поправила волосы.

— А я думаю, что за голоса. Приехал, что ли, кто?

Ковалев стянул на себе плотнее полушубок, сунул ноги под стол. Кузин, сидевший к Клаве спиной, тоже подвинулся вместе с табуреткой к столу. Клава притронулась ладонью к огромной печке и со словами «теплая еще» встала к ней спиной.

— Насмотрелась я за день на Ермилова, и даже досадно стало. Надо было идти на агрономический.

— Зоотехники тоже хорошие бывают, не хуже Ермилова, — рубанул, особенно не задумываясь, Кузин и обидел Клаву. Щеки у нее вспыхнули, и она опустила глаза, но Кузин ничего не заметил.

— Ну, а как ты Ермилова к себе затянул? — спросил Ковалев, с чуть излишней поспешностью.

— Сейчас… Дойдет очередь. — Кузин пододвинул к себе банку с махоркой, поставил ее на ребро, перевернул. — В общем, ничего конкретного тогда Валерий Сергеевич не сказал мне. Понял я только одно: самому надо проявлять находчивость. И начал я рыскать, как какой-нибудь голодный волк. Где только не был!.. И вот, когда гнал обратно из Верхнеобска, встретил Сергея, Ермилова, значит. Сижу это в вагоне, а напротив — человек, волосатый, бледный, какой-то замученный. Достал я из чемоданчика провиант, чтоб закусить, а он вроде и смотреть не хочет, а глаза тянутся. Знаешь, как у голодных бывает? Предлагаю — отнекивается. Все-таки поел и понемногу разговорился. Спрашиваю: «Откуда едешь?» — «Из больницы, — говорит, — почти три месяца отлежал». Я давай его сватать, а сам думаю: «Какой толк от такого дохлого?» А он ни в какую не соглашается. Ну, тут меня совсем заело. Уломал все-таки. И не жалею: толковый агроном. — Кузин накрыл ладонью банку с махоркой. — Давайте спать. Иди, Клава. А то мы тут в таком виде…

* * *

Кузин, Ковалев и Клава шли серединой улицы. Кузин шагал размашисто и твердо. Под его большими яловыми сапогами хрустел жесткий, схваченный, морозцем снег, звякал стеклом ледок.

— Сегодня, видать, развезет, — Кузин огляделся кругом.

Из труб домов струились прямые столбы дыма. За темным кедрачом, справа на пригорке, всходило солнце, и все небо там было золотисто-розовым. Ослепляюще плавились стекла в окнах, розовели скаты крыш, подернутые за ночь легким куржаком. А из распадков и леса еще кралась огородами и переулками синеватая колючая дымка.

— Что-то машин долго нет, — забеспокоился! Ковалев.

— Придут, — сказал Григорий Степанович. — Вы, значит, соломой притрусите, потом брезентом, чтобы на ходу не схватило. Силос удачный, два дня как открыли.

Где-то впереди звучно тяпнул топор. Тяпнул еще раз и смолк, будто прислушивался к своему голосу. И вдруг топоры зачастили наперебой, но каждый по-своему. Заглушая их, взвизгнула и запела циркулярная пила.

— Насчет кукурузы Валерий Сергеевич сказал — сам распределит. Но гектара на два-три выделим, — Кузин покосился на Ковалева. — Мало? Больше не можем. Участок выбирайте самый что ни есть лучший. Знаешь, за Волчьим Логом, выше ручья?.. У вас что там? Нет, лучше, пожалуй, если Сергей сам приедет. Он почву на анализ возьмет и в соответствии с этим агротехнику установит.

— Да, так лучше, — согласился Ковалев, не придавая значения покровительственному и даже поучающему тону Кузина.

Клава тоже одобрительно кивнула. Ей очень захотелось, чтобы Ермилов приехал в Шебавино.

Встречные то и дело здоровались с Кузиным. Пожилые мужчины почтительно приподымали над головой шапки. Кузин отвечал громко, называя одних по имени, других по имени и отчеству. Некоторые просили Григория Степановича на минутку задержаться, некоторых он сам задерживал, что-то приказывал и объяснял, а потом широкими поспешными шагами догонял Ковалева и Клаву. Чувствовалось, что Кузина здесь уважают и беспрекословно подчиняются ему.

— Да, как тебе наше животноводство? — спросил он Клаву после разговора со встречными колхозниками. — Лучше вашего?

— Корма есть — значит, лучше. А с породностью не очень… Мелкий скот, неважный.

— Да, это так, — согласился Кузин. — Племенную работу ведем. Но ведь не сразу. Дело такое…


Еще от автора Николай Григорьевич Дворцов
Море бьется о скалы

Роман алтайского писателя Николая Дворцова «Море бьется о скалы» посвящен узникам фашистского концлагеря в Норвегии, в котором находился и сам автор…


Рекомендуем почитать
Такие пироги

«Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. Алексей Александрович отправляется в свою юность, в отчий дом, где честно прожили свой век несколько поколений Кашиных».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.