Дороги наёмника - [94]

Между формациями было хорошо так за сотню метров, ни о каком робингудстве с прицельной стрельбой, естественно, не могло быть и речи – обе стороны стреляли друг по другу навесом куда бог пошлет, однако наших лошадок слуги на всякий случай отвели назад. И бинокль я тоже маленькому Даннеру вручил, повелев сунуть сумку с ним под кольчугу и беречь пуще девственности. От такой неожиданной пошлости мальчуган покраснел как помидорка. Несмотря на всю серьезность момента, у меня нашлась секунда вздохнуть и порадоваться за наивную и не испорченную грязными сайтами всемирной паутины хейенскую молодежь. Тут если что о взаимоотношениях полов и смотрят, то только вживую.

В принципе павез в роте было достаточно и без помощи изготовленных по месту с графской стороны, однако от них мы тоже не отказывались. Свое на повозках может и дальше полежать, а чужое не жалко и выкинуть. И совершенно другой вопрос, что подобное чужое сделано со всем понятным качеством, что в итоге приводит к совершенно фантастическому по накалу всплеску эмоций, когда ланцетообразный наконечник стрелы пробивает «плетенку» павезы и останавливается не далее чем в трех сантиметрах перед твоим левым глазом. Причем точно посредине глазной «амбразуры» барбюта, лицевую часть которого ты не вовремя вверх поднял. Короче говоря, с этим обстрелом я чуть было не пошел по пути «недоброй памяти слепца» Яна из Троцнова[44], и не сказать, что это меня сильно обрадовало.

Тем не менее, закидывали нас стрелами не так уж и долго и, не сказать, что сильно густо, пусть даже подход к линии стрелков врага тяжелой пехоты перестрелки не остановил. «Стрельцы», частично не прекращая кидать стрелы и болты, просочились в интервалы между ротными каре, после чего те лихо перешли на бег. Нанятые нашим врагом наёмные отряды оказались на удивление неплохи.

Пока набежавшие солдаты барона рубили, ломали и разбирали выставленные перед нами инженерные заграждения, теперь уже у наших стрелков нашлось время уйти во вторую линию. Свое дело они сделали – отбить атаку одной стрельбой им было сложно, однако крови врагу они сумели пустить изрядно. Так же как, впрочем, и пролить своей. И вышедшие в первую линию «мусорщики», как бы мы к ним презрительно ни относились, тоже не подвели. Непосредственный момент сшибки четко определился на звук – лязгом железа по железу, наложившимся на человеческий крик.

И вот тут, к моему удивлению, все и замерло. Нет, далеко не рукопашная, бойцы, насколько у них хватало сил и возможностей, убивали друг друга, вот только два столкнувшихся между собой строя как стояли, так и продолжали стоять на расстоянии удара копья и алебарды. Скверно обученных и одоспешенных бойцов ан Динхольма защищали большие щиты, шлемы, поножи и три ряда копейных рожнов, в то время как с другой стороны им противостояли доспехи и разнообразное колюще-рубящее оружие.

Комплексы вооружения сторон довольно заметно различались, и с ходу совсем нельзя было сказать, что лучше в бою. Стена щитов отлично защищала набранную в «мусорки» нищету, а копья в принципе имели приемлемую эффективность. В ротах первого разряда больше напирали на повышение алебардами и глефами ударно-наступательных возможностей, а защищали людей исключительно доспехи, которые в первых рядах безымянных рот до тех пор, пока не рухнет строй, фактически были не нужны.

В итоге две встретившиеся формации солдат начали тупо месить друг друга лоб в лоб чем придется и, что особо печально, какое-то время без особых успехов, ибо потери выбитых из первой шеренги бойцов тут же восполнялись из глубины.

Те раненые, что сохранили возможность к передвижению, несколькими неровными струйками тянулись назад, в лагерь. Некоторые из них, к чести людей ан Динхольма, тащили с собой не могущих самостоятельно передвигаться товарищей. Конечно, к сожалению, далеко не всех. Брошенные тяжелоранеными солдаты, по сути, не были никому нужны и разве что, насколько хватало сил, пытались выползти из-под топчущих их ног. Им практически даже никто не помогал – после алебард с натуральными ручьями крови при каждом удачном ударе помочь серьезно раненному бойцу мог либо колдун, либо немедленная отправка на операционный стол хорошо оборудованным реанимобилем. В чем по известным причинам ощущался некоторый дефицит. Честно сказать, при таких ранах я даже немного затруднился с вопросом – поможет ли мне самому, что случись, повешенный на пояс комплект первой помощи с его жгутом, бинтами и гемостопом. Врача-то у нас в роте не было, да и на срочную хирургическую операцию надеяться не приходилось.

При последней мысли меня откровенно передернуло – пусть в Хейене, благодаря развитию сверхъестественных наук, пока что не наблюдалось европейской военно-медицинской дикости с проливом ран кипящим маслом и прочих кошмарных чудес чуть ли не дословно запавшего мне в память очерка об основателе военно-полевой хирургии Амбруазе Паре, но это особо не успокаивало. Поинтересоваться у врача (или того, кто его заменяет), может ли он оказать мне помощь и перерезать глотку после ответа «нет», боевые друзья вполне могли и здесь. Причем в самом скором будущем. Это надо сказать тоже определённо являлось немаловажным фактором устойчивости нашего и вражеского строя при лобовых столкновениях. Стать ладно бы покойным, но помирающим от перитонита героем, ценой своей жизни прорвавшим строй врага, никто вот ни капельки не торопился.