Дороги, которым нет конца - [66]

Я попробовал пошевелить пальцами, но они не слушались меня.

— То, что горело, было токсичным и чрезвычайно горячим. Оно сожгло вашу гортань и голосовые связки. Вам придется заново учиться говорить. Крайне сомнительно, что вы когда-либо обретете прежний контроль над голосом.

Это объясняло появление странного комка в моем горле.

— Мы реконструировали вашу барабанную перепонку, но потеря слуха неизбежна. Кроме того, мы остановили кровотечение в грудной клетке и смогли извлечь пулю, но она причинила вашим внутренним органам много неприятностей. — Доктор повернулся и посветил красной лазерной указкой на рентгеновский снимок грудной клетки и позвоночника, которые, судя по всему, были моими. — Мы подробнее поговорим об этом в следующие дни.

Я был чрезвычайно заторможенным после глубокого медикаментозного сна. Слова доктора эхом отдавались в моей голове, не откладываясь в памяти. Я жестом указал на бумажный блокнот, который он мне передал. Я писал левой рукой, так что каракули было трудно разобрать.

— Какие у меня шансы?

Он со вздохом опустился на круглый стальной табурет на колесиках и подкатился к моей кровати.

— Вы больше никогда не будете петь. Возможно, даже говорить. Скорее всего, вы не сможете играть на инструментах, где требуется участие правой руки. Вы практически оглохли на правое ухо. Кроме того, ваша печень… — Он продолжал говорить, но мне было чрезвычайно трудно вникать в смысл сказанного. Слова перекатывались в моем черепе, как стеклянные шарики.

Я поднял голову и попробовал оглядеться, но комната начала вращаться, поэтому я снова улегся на подушку и закрыл глаза.

— Джимми?

— Кто? — Он наклонился ближе.

Я изобразил, будто играю на гитаре. Он рассмеялся:

— Вы имеете в виду гитару, в которую вцепились, когда вас привезли сюда?

Я кивнул.

— Никогда раньше такого не видел. Пришлось буквально выколупывать футляр из вашей стальной хватки. Возможно, гитара спасла вам жизнь. Если бы не она, сомневаюсь, что мы бы сейчас разговаривали друг с другом. Гитара стоит здесь, в углу. — Он вопросительно прищурился. — Вы знаете парня, который вытащил вас оттуда?

Я покачал головой.

— Сэм какой-то там. Он был здесь несколько раз вместе с девушкой, певицей. Он ее продюсер. Все хотят получить его автограф и ее тоже.

— Что еще за черт! — Мой шепот был сердитым, но бессвязным. Мужчина посмотрел на телевизор.

— Он спас вам жизнь. Об этом теперь говорят во всех новостях.

Я промолчал. Если бы я сказал правду, то это отняло бы у меня слишком много времени и сил.

Из-за шепота в моей глотке появилась слизь, вызвавшая мучительный, судорожный кашель. Доктор подставил мне пластиковую миску, которую я наполовину наполнил алой слизистой массой.

Я огляделся и похлопал по кровати левой рукой, как старик, шарящий в кармане пальто.

— Вы что-то ищете?

Я попытался жестами дополнить свой прерывистый шепот.

— Черная записная книжка. Стянутая резиновой лентой.

Он покачал головой:

— Не видел. Я поспрашиваю, но вряд ли она сохранилась. — Короткая пауза. — Огонь был очень сильным.

— Ядровая сосна.

Он наклонился ближе.

— Что это такое?

— Дерево, пропитанное керосином двести лет назад, — прошептал я.

Он кивнул:

— Тогда все ясно.

Я смотрел на потолок, а в уголках моих глаз собирались слезы. В эти первые туманные моменты я осознал несколько вещей: мои песни пропали, и на гитаре я больше играть не смогу. Но последнее откровение ранило меня больше всего.

Теперь Делии будет лучше без меня; я собирался расстаться с ней без каких-либо объяснений… и это будет больнее всего остального как для нее, так и для меня.

Глава 29

История, которая случилась со мной, действительно попала во все выпуски новостей. Сэм изображал мученика и вел себя как глубоко огорченный человек. Десять швов на его лбу делали картину еще более живописной.

Впоследствии появились две истории: та, которую Сэм рассказал публике, и та, которую он поведал Делии.

В первой истории Сэм рассказал властям и всем остальным, кто держал в руках микрофон или камеру, что мы с ним работали над монтажом звукозаписи, когда наткнулись на человека, взломавшего сейф в его офисе. Мы бросились к нему, и тогда человек выстрелил в меня, ударил Сэма по голове чем-то тяжелым, а потом, очевидно, взорвал пропановую бомбу, чтобы скрыть улики.

Придя в чувство, Сэм бросился в огонь и отнес меня в безопасное место. Вор сбежал и унес с собой восемьдесят тысяч долларов наличными и драгоценности его жены. Проливая крокодиловы слезы, превосходно запечатленные видеокамерой, Сэм едва ли не шептал о том, что считал меня родным сыном, которого у него никогда не было. Он говорил о больших надеждах, связанных со мной. Об утраченных возможностях.

Власти до сих пор искали неизвестного мужчину, которого Сэм так и не смог опознать в дыму. Он только сказал, что это был крупный мужчина. В коротком документальном фильме, представленном съемочной группой, можно было видеть безутешную Делию, прильнувшую к моей дымившейся одежде, и тот эпизод, когда меня грузили в машину «Скорой помощи» вместе с гитарой в футляре.

Это был фантастический сюжет для новостей.

Меня отвезли в клинику Вандербильта. Сестры рассказали, что Делия круглые сутки сидела у моей постели. Она помогала переворачивать и обмывать меня. Она меняла повязки на моих ранах. Растроганный и доброжелательный Сэм помогал мне, как только мог. Он привлек лучших врачей: специалистов по ожогам, хирургов, хиропрактиков и даже специалиста по лечению проблем гортани и голосовых связок. Они втыкали в меня иглы, чтобы впрыснуть одни вещества или высосать другие. Я стал чувствовать себя живой подушечкой для булавок.