Дороги, которым нет конца - [39]

Отец смотрел на него, но указал на меня:

— Ты спросил, сколько ему лет?

Тот ответил, перекатывая сигару во рту:

— Мне до крысиной задницы, сколько ему лет. — При этом из его рта вырвался клуб дыма, и последние слова было трудно различить.

— Например, семнадцать, — тихо проговорил отец.

Менеджер понимал, что угодил в пекло. Но он не собирался сдаваться без борьбы, поэтому вдавил в пол педаль газа, стряхнув отца с капота, и с визгом покрышек умчался со стоянки туда, где вскоре налетел на дорожное заграждение из четырех патрульных машин.

По мере того как наши выступления собирали все больше людей, отец стал обращаться к местной полиции за помощью в поддержании порядка. Это расположило к нему местных шерифов, которые получали неплохую работу за сверхурочные выезды, где им нужно было всего лишь носить солнечные очки и выглядеть официально. Поэтому когда он сказал им, что какой-то коммивояжер облапошил меня, они проявили искреннее желание защитить мои интересы. Пока менеджер сидел за рулем и прикидывал варианты действий, отец практически вытащил его из автомобиля и достал «подписанный контракт» из кармана его пиджака. Потом он отволок менеджера к багажнику, извлек пленки с моими записями и встряхнул парня, как тряпичную куклу. Его блестящая фляжка выпала и с лязгом подпрыгнула на асфальте.

— Это все?

Полицейские сдерживали улыбки. Менеджер, не на шутку рассердившийся, начал изливать яд:

— Я тебе не мальчик, су…

Судя по всему, он собирался сказать «сударь», но отец так сдавил ему горло, что остальное вышло неразборчиво, и я остался в неведении.

Отец приподнял его на вытянутых руках и подождал, пока он не задрыгал ногами, а его лицо не приобрело черничный оттенок. Наконец менеджер кивнул, и отец отпустил его. Потом отец бросил пленки на землю и растоптал их. Потом он забрал у парня сигару и поджег бумажный контракт. Менеджер остался недоволен и стал говорить отцу, что вскоре с ним свяжется его дорогой адвокат из Лос-Анджелеса.

Отец усадил его в автомобиль, натянул шляпу ему на лицо, воткнул окурок сигары ему в штаны и протянул руку ко мне, ладонью вверх. Я вложил в его руку пять тысяч долларов, которые отец одним движением запихнул в рот незадачливому менеджеру и помахал ему на прощание. Потом он сделал то, чего я боялся.

Он посмотрел на меня.

И ничего не сказал.

Мне хотелось, чтобы земля разверзлась и поглотила меня на этом самом месте. Это был один из тех редких моментов самосознания, когда я видел всю свою жизнь как ясное и быстрое слайд-шоу. Несмотря на реальные тяготы, которые начались со смерти моей мамы, мой отец делал для меня только хорошее. Он все делал бескорыстно. У меня всегда было все необходимое. Я имел лучшее музыкальное образование, чем студенты из Беркли. Я больше ездил по стране, чем любой из моих друзей, большинство из которых в то или иное время присоединялись к нам и говорили: «Ты делаешь это каждые выходные? Это круче всего, чем я когда-либо занимался».

Единственной вещью, которую отец не отдал мне, был Джимми, и то потому, что это был мамин подарок.

После рассерженного взгляда, который запомнился на несколько лет и пробурил дыру в моей душе, отец вышел из одной из патрульных машин вместе с заместителем шерифа и вернулся к службе. Пока они не уехали, я не сознавал, что по-прежнему стою на месте с тупым «Телекастером», висевшим у меня на шее. Когда я посмотрел вниз, то увидел свое отражение в лужице, растекшейся из фляжки у меня под ногами.

Я выставил большой палец, и вскоре около меня остановилась пожилая женщина.

— Тебя подбросить, солнышко?

— Да, мэм.

Милю спустя у нее лопнула передняя покрышка. Я помог ей заменить колесо, но, не будучи механиком, вскоре испачкался в смазке от кончиков пальцев до локтей. Она немного скривилась, когда я попытался забраться обратно. Я не винил ее. Я отвернулся и пошел прочь; пятимильная прогулка предоставляла достаточно времени на размышления.

Это прогулка отрезвила меня во многих отношениях. Я вернулся на закате, как раз вовремя, чтобы услышать отцовскую проповедь о «грязных руках». Возможно, вы уже догадались, о чем речь. Если вкратце, он говорил о том, как грех пачкает руки, а поскольку вы всегда можете их видеть, то они постоянно напоминают о том, во что вы вляпались. В конце он говорил о том, как трудно поднять грязные руки перед Господом и что единственный способ очистить их — окунуть их в кровь. Эти слова сопровождались наглядными примерами. Меня замутило, и, принимая во внимание количество спиртного, которое плескалось в мне, я просто находился на грани.

Его голос, звучавший в шатре, донесся до шоссе, по которому я брел.

— А теперь посмотрите на свои руки. Поднимите ладони.

Слайд-шоу отцовских движений проигрывалось перед моим мысленным взором.

— Посмотрите внимательно. Не торопитесь. Я хочу, чтобы вы посмотрели на вещи, которые вам не хочется видеть. На темные места. В запертые шкафы. Будьте честными перед собой. Во что вы окунули свои руки? — Долгая пауза. — Вы ясно видите?

Я представлял, как он поворачивает руки перед собой.

— Теперь спросите себя, что вы приобрели?

Он всегда задавал этот вопрос дважды. Я беззвучно выдохнул следующие слова, когда он произносил их: