Дороги - [4]

Этот вечер показался Валентине Сергеевне долгим, не успокаивала мысль и о скором отъезде. Она про себя все еще спорила с Мариной, то ругалась, обзывала ее циником, то вдруг ей становилось до слез жаль ее, и Валентина Сергеевна тихо подходила к стеклянной двери комнаты дочери, прислушивалась, трогала ручку, но так и не вошла. А ночью вместо сна пришли воспоминания своей юности, но не успокоили, как всегда, взбудоражили.

У Марины не было таких мучений – куда поступить после школы. По крайней мере, Валентина Сергеевна не давала ей советов, не толкала ее куда-то, не настраивала. С восьмого класса дочь заговорила о литературе, а к. десятому была готова поступать в педагогический. Единственным невыясненным вопросом для Валентины Сергеевны было: ради чего в педагогический? Ради литературы или педагогики? У Валентины Сергеевны все было сложнее. Первый раз отец повел ее в университет на исторический факультет. Отец был героем гражданской войны, а дети героев в то время пользовались большими льготами. Отец хромал впереди на деревянном протезе в гимнастерке под офицерским ремнем, с орденом в красной розетке на широкой груди. Валентина Сергеевна послушно семенила сзади и выслушивала наставления. «Когда зайдешь к профессору – не трусь, – говорил отец, – помни, что ты из великого рабочего класса, пролетарского происхождения, а он, между прочим, из буржуев. Режь там правду! История сейчас вон как нужна! Наше теперешнее время надо изучать и в учебники записывать…» Вместо бывшего буржуя Валентину Сергеевну встретил маленький человечек в железных очках и с беленькой бородкой. «Ну-с, учиться желаете?» – спросил он и суетливыми руками перебрал бумажки на столе. «Меня папа привел, – робко сказала Валентина Сергеевна, – он говорит, история сейчас вон как нужна…» – «А вы как считаете?» – спросил профессор. «Не знаю…» – пожала плечами она. «Вот когда будете знать, тогда и придете», – улыбнулся профессор. Валентина Сергеевна вышла из кабинета, с трудом затворила высоченные двери, а отец уже был рядом и нетерпеливо стучал протезом. «Не взяли», – сказала Валентина Сергеевна. Отец потом долго ругался, грозился дорубить недорезанных буржуев, однако никуда не пошел, так как страшно стеснялся всех ученых людей, терялся в их присутствии и замолкал, по-мальчишески краснея.

В другой раз ее повели на искусствоведческий факультет. У отца появилась новая идея. «Скоро все люди на земле будут не только работать на заводах и воевать, а заниматься искусством. Будут рисовать картины, играть музыку», – говорил он. Валентину Сергеевну провели в какой-то полутемный кабинет с серыми стенами, на которых висели старые, темные картины. На картинах едва только проступали лица, все остальное скрывалось во мраке. И все помещение было мрачным, будто заброшенная церковь. Скоро появился юноша с худым, изможденным лицом, длинные редкие волосы свисали сосульками до плеч, а глаза с поволокой, как у слепого. «Чтобы возвратить иную картину к жизни, – слабым голосом сказал юноша, – нужна целая человеческая жизнь…» – «Я так не хочу», – проронила Валентина Сергеевна и вдруг поняла, что перед ней не юноша, а почти старик. Отец на сей раз больше не ругался на «буржуев». «Чего тебе надо? – спрашивал он у Валентины Сергеевны. – Это тебе не гак, то не надо… Я боролся за то, чтобы тебя выучить! Кровь на фронтах проливал!» Наконец Валентина Сергеевна поступила на экономический факультет. «Без экономики нам никак нельзя! – твердил отец. – Вся будущая жизнь на ней будет построена».

В первые же каникулы Валентину Сергеевну пригласили съездить поработать на Кавказ в геологическую экспедицию. Вербовал на работу какой-то парень в полувоенной одежда прямо в коридоре университета. Брал только ребят, записывал в какой-то список и называл адрес, куда нужно прийти для отправки. «А меня возьмете?» – спросила Валентина Сергеевна. Парень открыл рот, чтобы сказать, что девушек не берут, но не сказал, а вдруг, растерянно заулыбавшись, отозвал в сторонку и тихо прошептал адрес. «Я вас приглашаю лично», – добавил он.

Парня звали Михаилом. Он был студентом горного института, учился на последнем курсе и казался Валентине Сергеевне самым большим, взрослым и умным человеком на всем свете. Кавказ взбудоражил ее. Горы, белые вершины пиков, походы и костры. Возвратившись, тайно от родителей бросила университет и поступила в горный. Лишь через год отец узнал об этом, но, к удивлению Валентины Сергеевны, даже не заругался. «Ладно, – сказал он. – Без железной руды нам тоже не обойтись». Почему-то ему казалось, что геологи ищут только железную руду…

2

На завтрак в этот день собирались медленно, хотя было уже около восьми – время выезжать на трассу. Скляр дважды обходил палатки, лениво поторапливал геодезистов и техников, но народу в столовой от этого не прибавилось. У кого-то не досохли портянки, кто-то ушел мыться на речку да застрял, а кто вообще не проснулся. В восемь наконец собрались, однако Смоленский заметил, что за столом нет Морозовой. «Опять жди ее…» – хмуро подумал он и вспомнил, что вчера вечером, когда он уже затемно вернулся со створа моста, Женьки у костра тоже не было. На ее гитаре бренчал техник Акулин, остальные – молодежь партии и студенты-практиканты – сидели молча и понуро. Вчера Смоленский не обратил на это внимания. Устал, промок на створе и сразу же лег спать. Только сейчас, в столовой, он вспомнил, что и Вадим не ночевал в лагере. Утром его раскладушка была пуста. Вадим иногда брал спальник и уходил в палатку техников, но в таком случае он должен был зайти утром к отцу переодеться или уж быть на завтраке.