Наконец Вилор с партией отправился на Урал, и Валентина Сергеевна стала искать мастеров, чтобы закончить проклятое строительство. А пока шли поиски, вечерами она сама мастерила новый заборчик. Вкопала столбы, купила и привезла штакетник, остругала его и начала городить. Через каждые два дня ей приходилось тащиться на последней электричке в Ленинград кормить Маринку, скандаля при этом. Маринка после побега Вадима на Урал окончательно «ушла в себя», «зациклилась», читала по ночам. «Что за ребенок! – ругалась Валентина Сергеевна. – Как жить-то ты будешь? Мы тоже влюблялись, но так не дурели…» – «Какая любовь, мама? – морщилась дочь. – Ваше поколение научили мыслить штампами».- «Ну, ну, мы дураки были набитые, а вы сейчас умные растете, да толку-то с ума вашею, ни себе, ни людям…»
Уезжая, Валентина Сергеевна каждый раз предупреждала: закрывать двери и форточки, все-таки первый этаж, словно чувствовала, что обворуют. И обворовали. Вернувшись однажды поздно вечером, она застала удивленную, растерянную Марину и полный разгром в квартире. Ящики шкафов были выдвинуты, их содержимое горой валялось на полу, исчезли со стен деревянные и глиняные маски, привезенные Валентиной Сергеевной из разных стран, американские джинсы Марины, несколько импортных кофточек и главное – книги. Целиком пропал Дюма, от Бальзака осталось два тома, не было самых ценных книг.
Вызвали милицию. Инспектор в гражданском долго осматривал квартиру, исследовал шкафы, стеллажи с коллекцией минералов, сувениры, оставшиеся после воров, и Валентине Сергеевне казалось, что похитители интересуют его меньше. «А это откуда?» – спрашивал он, показывая гондолу с гребцом. «Из Венеции…» – устало отвечала Валентина Сергеевна. «А это?» – «Из Японии…» – «А это?» – «С Колымы… С Хан-тайки… С Енисея…» Наконец инспектор установил, что воры проникли через форточку, а ушли через двери, что это наверняка работа группы Немого, и распрощался.
– Ну наконец-то и у нас что-то случилось! – обрадованно вздохнула Марина. – Да, кстати, тебе еще письмо от Вилора Петровича…
Валентина Сергеевна, расстроенная пропажей книг, давно и с трудом собираемых ею, разорвала конверт и нехотя стала читать.
Через две строчки она забыла и о книгах, и о дерзком воре по кличке Немой. Она хорошо знала все привычки Вилора, можно сказать, он вырос на ее глазах. Смоленский мог быть самоуверенным, иногда дерзким – качество, доставшееся от отца, – немного сентиментальным к чужим людям и неожиданно жестким к близким. Но растерянным Валентина Сергеевна его не помнила. Однажды на трассу, которую вели к створу плотины, приехал министр с будущим начальником строительства. Вилор спокойно доложил о ходе работ, и вдруг начальнику строительства то ли козырнуть захотелось перед министром, то ли на самом деле он был таким горячим, но он потребовал срочно, в один сезон, закончить трассировку дороги. А иначе, мол, пущу пару «Кагерпиллеров» и без ваших услуг обойдусь. «Не обойдетесь, – отрубил Смоленский, – сдуру только дров наломаете». И ушел в палатку, уверенный и независимый. Защемило сердце у Валентины Сергеевны, как бы худо не вышло. Можно ведь объяснить, в чем дело: сопки, усеянные курумниками, глубокие распадки, болота, несколько мостовых переходов…, А он вот так, сплеча… Сразу же вспомнился Петр Смоленский, сороковые годы. Тогда что-то подобное случилось, возник спор, Петра отстранили от работы… И вместе с боязнью за Вилора Валентина Сергеевна ощутила какую-то гордость за него. На одно мгновение она увидела в нем Петра…
Обстановку разрядил министр. «Ты лучше дай ему пару вездеходов, – посоветовал он начальнику строительства, – пешком тут много не пройдешь…»
С первых же строк письма Валентина Сергеевна почувствовала, что Вилор на грани отчаяния. «С самого начала сезона в партии идет какой-то разброд, – писал он. – Ты помнишь, каким толковым геодезистом был Скляр. В прошлом году я его сам рекомендовал начальником партии. Теперь выходит, на свою голову. Дважды за месяц приходилось схватываться с ним по разным причинам. Боженко собрался ехать в Ленинград увольняться либо переводиться в другую партию. Скляр не глядя подписал ему заявление. Я едва уговорил Боженко остаться до конца сезона, иначе некому делать контрольную нивелировку. Самого же Скляра на трассу не выгонишь, окончательно превратился в завхоза. Надо проектировать мостовой переход, но геологи тянут с документацией шурфов… Откровенно сказать, я боюсь за проект этой дороги. А тут еще началась межведомственная путаница. Как счастье вспоминаю прошлый сезон. Эти же люди, та же трасса… Слава богу, рубщики не подводят. Сами ушли с палатками на трассу и в лагерь не возвращаются. Геодезистов и геологов приходится каждый день возить за семьдесят километров по проселку – теряем время. Одним словом, дела мои невеселые. Вадима я загнал в бригаду рубщиков па дальний участок, но он, стервец, каждый день приезжает в лагерь. Наказывал шоферам не брать его, так он на ходу в машину заскакивает. Недавно пришел и говорит: «Отец, у меня рубаха от пота сопрела». – «Ничего, – говорю, – заработаешь на новую». Он себя кулаком в грудь: «Я сын начальника или кто?..» Теперь со мной не разговаривает, но жду – перебесится…»
