Дорогая Массимина - [3]

Уф-ф… Тяжелый понедельник подходил к концу.

* * *

Моррис поджидал автобус на шоссе Сан-Фермо, сцепив зубы и прикрыв глаза, словно в лицо ему хлестали ветер и дождь, хотя ни того ни другого не было и в помине. Вечер без Массимины, тоскливо думал он. Не идти же к ней в мокрых брюках и в башмаках, которые просят каши, да и его чэдная папка после всех сегодняшних передряг выглядит жалкой попрошайкой. Он ведь послал ей днем цветы, так что вряд ли она обидится, а кроме того, вернувшись домой, он может позвонить. Надо укрепить репутацию преданного поклонника – бедняга сам не свой после тяжкого дня, но желает все же услышать сладостную болтовню своей signorina fidanzata,[7] хотя бы из телефонной трубки. Моррис невольно улыбнулся. Может, удача в конце концов повернется к нему лицом.

– Эй, Моррис, старина! Здорово. Куда собрался?

Говорили на английском, вернее, на безбожно исковерканном варианте английского – американец чувствовался в каждом звуке. Молодой бородач, виляя из стороны в сторону, катил на допотопном велосипеде по другой стороне улицы. Колени его были высоко вздернуты, ноги то и дело соскакивали с разболтанных педалей. Моррис ощутил прилив злости.

– Эй, старик, ты где нынче обретаешься? – жизнерадостно проорал Стэн. – За городом, что ли?

– В Монторио.

– Монторио?

Господи, ну и выговор у этого американца! Моррис в упор смотрел на Стэна. А ведь этот тип уже второй раз в Италии, да и пробыл тут намного дольше меня, подумал он. И улыбнулся, почувствовав свое превосходство над простоватым калифорнийцем. Ладно уж, с таким олухом не грех быть и полюбезнее.

– И где же это?

Моррис объяснил, что живет неподалеку от конечной автобусной остановки, километрах в семи отсюда.

– Слушай, старик а тебе там не тоскливо одному-то? Если хочешь, могу подыскать тебе местечко в центре. Кстати, у старушки Сьюзи сейчас есть свободная койка, она как раз подыскивает постояльца. Дешевле некуда! И девчушка наша Сьюзи развеселая. Давай, будет забавно!

Стэн был искренен в своей любезности, и Моррису полагалось выказать благодарность. Американец с понимающей ухмылкой глазел на него. Небось, вообразил, будто чопорный англичанин просто смущен таким напором.

– Мы, иностранцы, должны держаться друг за дружку. – Стэн хохотнул. – Что парни из Штатов, что британцы. А то ведь совсем растворимся среди макаронников.

Моррис хранил ледяное молчание.

– Слушай, старина, мы тут с компашкой намылились на Пасху в Неаполь. Не желаешь сесть на хвост?

– Как будете добираться? – вежливо поинтересовался Моррис.

– Автостопом. Разобьемся по двое, встретимся на месте. Одна девчушка у нас пока без пары. Ежели ты не прочь, то…

Подошел автобус, избавив Морриса от необходимости снова отвечать отказом. Он запрыгнул внутрь, наслаждаясь упругой легкостью, с которой тело взлетает по крутым ступенькам, пробил билет, сел и закрыл глаза.

В Монторио он решил поселиться именно для того, чтобы обособиться от англоязычной компании. Эта братия большей частью обитала в ветхих древних домах неподалеку от центра. У иностранцев, обосновавшихся в Вероне, была навязчивая идея: надо непременно жить в центре, слиться, так сказать, со старой Италией, чтобы под боком были все эти музеи и шикарные магазины (а иначе зачем вообще сюда приезжать?), но поскольку цены на жилье в приличных районах были совершенно непомерными, они с радостью селились в обшарпанных и грязных однокомнатных квартирках в полуразрушенном и вонючем районе вокруг Понте Пьетра.[8] Моррис тоже с удовольствием жил бы в центре, но только в более изысканном и богатом районе, и уж в любом случае не в жалкой среде иммигрантов. Он выбрал квартиру в Монторио, потому что она была современной и удобной и, по итальянским меркам, не слишком гнусно обставлена. Вселившись, Моррис первым делом убрал всех этих мадонн с дешевых распродаж и распятия, закупленные в супермаркете, так что теперь стены радовали глаз своей наготой, если не считать двух со вкусом подобранных эстампов – подарка одного богатого ученика, – да софитов, которые он подвесил в каждом углу, чтобы комната сияла ослепительной белизной.

Моррис оседлал кухонный стул, прямо на разделочном столе разложил ужин – пармезан с черствым хлебом, и запил его стаканом вальполичеллы.[9] Он покрутил старый ламповый приемник, настроил на «Би-Би-Си». Передавали какую-то викторину. Слышимость была не ахти, викторина и того хуже. Моррис морщился от глупейших вопросов, но заставлял себя слушать – своего рода лекарство. Никогда не вредно напомнить себе, что ты правильно поступил, уехав из родной страны.

Без четверти десять Моррис позвонил Массимине. Он едва-едва успел – еще пятнадцать минут, и та легла бы спать. Теперь, после того как он отдохнул, поел, сменил носки и обувь, его итальянский звучал почти идеально, и Моррис готов был сразиться с матерью Массимины.

С девушкой он познакомился на занятиях английского, которые вел в школе. Массимина была безнадежна, несмотря на все свое прилежание, а впереди грозно маячили экзамены в лицее.

Она дожидалась своего автобуса на той же остановке, что и Моррис, и тот, заметив, что симпатичная и опрятная девушка с интересом поглядывает на него, взял за правило угощать ее бокалом вина в соседнем баре – благо автобуса приходилось ждать почти полчаса. У Массимины было широкое, открытое, дружелюбное лицо, покрытое веснушками; в ответ на расспросы она с такой безыскусной откровенностью расписала, какие богачи обитают в провинции, что Моррис, заинтересовавшись, несколько раз даже сводил ее в кино (на фильмы, которые сам давно хотел посмотреть); при расставании каждый раз брал руки девушки в свои и осторожно целовал ее в застенчиво-веснушчатые щеки. Массимине было всего семнадцать с половиной, фигурка стройная, но одаренная с итальянской щедростью. В классическом лицее Массимина провалилась по всем предметам и была сослана в обычную школу.