Дорогая Джозефина - [89]

И я полюбил Вас еще больше.

Мы сидели на полу в зале и болтали целую вечность.

Я рассказал Вам все: о своих родителях, Итоне и наследстве. Я упомянул о своих недавних приступах паники, и Вы сказали, что тоже страдаете от них. Вы рассказали о смерти Вашего отца, о Ваших отчужденных отношениях с мамой и о том, что Вы хотели стать школьной учительницей, а не титулованной леди.

Вы признались, что горе привело Вас в этот зал.

Зал был огромным по сравнению с нами, но я чувствовал себя как дома, когда сидел напротив Вас. Мы играли в крестики-нолики в пыли на полу. Мы обменивались своими унизительными историями, причем моя была гораздо трагичнее, чем Ваша. Потом, во время второго часа нашего плена, Вы начали прикладывать руки ко рту и звать на помощь. Никто не пришел, потому что скрипка Артура заглушала все звуки.

Я встал и протянул Вам руку, а Вы улыбнулись. В следующее мгновение я понял, что мы находимся друг напротив друга в огромном танцевальном зале.

Музыка наполняла зал, ее мелодию приглушала закрытая дверь. Вы хихикали, когда мы, следуя нотам, танцевали кантри. И правильно. Мы были чертовски неуклюжи. Я столкнулся с Вами по меньшей мере дважды. Вы сдались на полпути и начали импровизировать свои собственные шаги, кружиться, обхватывать меня рукой за талию, ерошить мои волосы, когда я наклонялся.

Мы старались производить как можно больше шума. Вы топали и прыгали, Ваши каблуки стучали по половицам. Я откидывал голову назад и кричал. Этот звук, мягко говоря, забавлял Вас, потому что Вы так смеялись, что рухнули в ворох юбок.

Музыка прекратилась, но никто не пришел нам на помощь. Позже я узнала, что Артур вернулся в гостиницу в пьяном бреду без меня.

Прошел еще час. Мы растянулись на спине и смотрели в потолок, представляя в темноте созвездия. Комната была нашей – нашим царством, где приличия больше не имели значения, промежутком между Вашей и моей жизнью.

Вы сказали это, и я никогда этого не забуду: «Никто не говорит о другой потере, о потере, которая происходит внутри нас. Мы теряем людей и вещи, но мы теряем с ними часть себя. Мы скорбим и об этих недостающих частях. Мы скорбим о них, и мы скорбим о себе. Но я думаю, что потеря этих частей создает свободу. Для чего-то нового. Для понимания чужой боли и приятия ее в нашем освобожденном пространстве. В сокрушении нет ничего постыдного, Элиас. Может быть, мы встретились сегодня, потому что Бог знал, что нам нужно быть вместе. Может быть, целостность приходит не от исцеления, а от того, что мы вместе».

Я провел рукой по доскам пола и коснулся Вашей руки. Вы переплели наши пальцы, Ваша хватка была твердой и решительной. В тот момент приличий не существовало. Не существовало ни вдовы Рох, ни наследства. Все растворилось в темной комнате, где я остался наедине с Вами, держа Вас за руку, отдавая груз, который нес на себе долгие годы.

Хозяин дома вызволил нас около полуночи. Ему и еще одному джентльмену удалось взломать дверь. Очевидно, Ваша попутчица наконец заметила Ваше отсутствие, когда зашла в Вашу комнату в гостинице. Она пошла в трактир и потребовала обыска.

Наше расставание произошло в одно мгновение. Вы были рядом со мной, а потом оказались за дверью. Мы стояли лицом к лицу, прежде чем расстояние, время и все остальное разделило нас. Я держал Вас в своих объятиях, но потом совершил ошибку. Я замешкался. Я позволил Вам уйти и сказал себе, что мы еще встретимся.

Мы с Артуром покинули Райтон на следующее утро. Я попросил трактирщика передать Вам весточку, но он сказал, что Вы уехали еще до рассвета. Таким было наше прощание.

Вы были моим лучом света в темном месте, Джозефина. Я влюбился в Вас тогда, потому что в Вас было все, чего мне не хватало, – чувство причастности к чему-то, свобода чувствовать, нарушать и смеяться, несмотря ни на что. Мы были молоды. Мы все еще молоды.

Но я буду любить Вас всегда.

Последние несколько месяцев заставили меня оценить, чего я хочу от жизни. Я больше не потерян, потому что у меня есть друзья и дом, который я могу назвать своим. Встретив Вас, я впервые почувствовал себя целым.

Возможно, встречи с Вами было достаточно.

Возможно, мои письма еще попадут к Вам. Если это так, пожалуйста, прислушайтесь к этому совету. Простите свою маму за ее невнимание. Пусть Ваша боль уступит место светлым дням, чтобы Вы могли расцвести там, где вас посадили. И живите всегда так, чтобы ветер касался ваших щек, а в волосы были заправлены почки вереска.

Живите всегда и никогда не забывайте, где Ваше место. Всегда Ваш,

Элиас

20 декабря 1821

Дорогая Джозефина!

Посыльный не нашел Вас в Морпете. Он посетил поместье де Клэр и узнал, что некая Джозефина – возможно, Вы – вернулась в Лондон. Он принес мне адрес. Теперь я должен решить, отправлять ли мне письма или положить конец этой погоне.

Дыхание теперь дается мне легко. Мне больше не нужна ни сиделка, ни трость, так как я в добром здравии. Я езжу на Уиллоби и гуляю с Лорелай. Наши отношения, кажется, наладились. Сейчас она играет на фортепьяно внизу, а миссис Данстейбл напевает в пристройке.

Я не делал предложения руки и сердца. Однако теперь это уже не кажется мне невероятным. Несколько недель назад Лорелай сказала, что люди не могут любить всех одинаково, потому что нет двух одинаковых любовей. Я должен согласиться. Моя привязанность к Лорелай не похожа на ту, что я испытываю к Вам, но она здесь, внутри меня.