Дорога в Тару - [59]

Глава 12

20 мая 1927 года около восьми часов утра молодой человек по имени Чарльз А. Линдберг поднялся в кабину небольшого самолета, на котором он надеялся пролететь без остановки весь путь от аэродрома Рузвельта близ Нью-Йорка до Парижа. А началось все в 1919 году, когда некий нью-йоркский бизнесмен пообещал премию в 25 тысяч долларов тому, кто первым сможет совершить подобный перелет. Линдберга называли «счастливчик Линди» и «летающий дурак», и хотя национальным божеством он пока не стал, но уж национальным героем стал бесспорно. Он был скромным, симпатичным человеком, но такая безумная отвага была в его попытке совершить подобный перелет — через океан, в одиночку, на маленьком самолете, называвшемся «Дух Св. Луи», — что это потрясло воображение нации.

В течение десяти дней американцев объединяла надежда, что Линдберг добьется успеха. С помощью радио и газет они следили за перелетом и молились за его благополучное приземление во Франции. Пегги и ее друзья-газетчики собирались у Перкенсонов и в напряженной тишине слушали, когда по радио передавали новости о перелете.

Все были в восторге, когда, наконец, сообщили, что Линдберг благополучно приземлился в Ле-Бурже, где был сразу же окружен толпами французских поклонников. Пегги совсем не была уверена, что Линдберг совершил «величайший подвиг за всю историю человечества», как кричали об этом на улицах продавцы газет, торгуя экстренными выпусками. Не согласна она была и с тем, что его подвиг заслуживает тех тысяч телеграмм, которые были отправлены, причем некоторые из них были длиной в несколько сотен футов и подписаны десятками тысяч человек.

Ведь другие тоже пересекали Атлантику по воздуху, правда, в отличие от Линдберга не в одиночку и с дозаправкой на острове Ньюфаундленд. И потому Пегги хоть и восхищалась этим человеческим достижением, но считала его не более чем смелым рекламным трюком. И тогда к чему это внезапное обожествление Линдберга?

Однако люди видели то, что не смогла увидеть во всем этом Пегги. Как писал в своей замечательной книге «Только вчера» историк Фредерик Леви Аллен, «годами американцы испытывали духовный голод, видя, как ветшают один за другим их прежние идеалы, исчезают иллюзии и надежды, подвергаясь разрушительному влиянию все новых и новых идей и событий. Здесь и печальные последствия войны, которые подрывали религию и высмеивали сентиментальные представления людей, и продажность политиков, и преступность, и, наконец, та диета, состоящая из непристойностей и убийств, на которую посадили людей газеты.

Романтика, рыцарство и самопожертвование были развенчаны; исторические герои изображались в виде груды праха, а святые — как личности с комплексами и странностями… Нечто очень важное, что необходимо людям, чтобы жить в мире с собой и другими, было утрачено ими. И вдруг совершенно неожиданно Линдберг вернул им это. В его поступке было все — и романтичность, и рыцарство, и самопожертвование».

На месте Линдберга, простого и скромного человека, мог бы оказаться любой из миллионов его поклонников, коснись его вдохновение.

Учитывая ужасную неуверенность Пегги в себе, можно с уверенностью сказать, что ей и в голову не могло тогда прийти, даже в тех кошмарных снах, которые так часто снились ей, что десять лет спустя ей самой выпадет миссия удовлетворить некоторые из духовных потребностей своих сограждан и получить в ответ столь же бурное, как и по отношению к Линдбергу, их поклонение.

Друзья Пегги знали о том, что она пишет книгу, но особых вопросов не задавали, поскольку если и случалось кому завести с ней разговор на эту тему, Пегги только смеялась: «Ох, это просто новый вид терапии для моей ноги». И так оно и было до некоторой степени — после зимы и лета 1927 года нога окрепла и, хотя доставляла Пегги значительные неудобства, уже позволила ей отложить костыли и вновь каждую неделю посещать библиотеку Карнеги для поиска необходимого исторического материала. Все остальное время забирала работа над рукописью, которая, как ясно сознавала Пегги, была уже очень велика даже на этой стадии и отчаянно нуждалась в упорядочении, жестком отборе глав и материала, а значит, в сокращении.

Но остановиться и прочитать все написанное к этому моменту — от начала романа до смерти отца Пэнси Джералда О’Хара — она отказывалась, опасаясь, что вдруг ей захочется все сломать и переделать заново. Ибо в этом случае она совсем не была уверена, что ей вновь удастся собрать все воедино.

Главным событием в романе должен был стать брак двух главных героев, и Пегги была в замешательстве: написано более 300 тысяч слов, а до свадьбы Пэнси и Ретта все еще далеко. А тут еще летом 1928 года, вдобавок ко всем трудностям, Пегги вновь пришлось пережить очередной «приступ самоуничижения».

Как-то раз после полудня один из ее друзей, Фрэнк Дэниел, писавший рецензии на книги для «Атланта Джорнэл», зашел, чтобы поговорить с ней о своей новой работе — рецензии на эпическую поэму Стефена Винсента Бенета «Тело Джона Брауна». Пегги сидела за машинкой, но быстро набросила на свой стол покрывало. Сначала Дэниел очень хвалил поэму Бенета, а затем стал вслух читать отрывки из нее.