Дорога в никуда - [5]

— Мам, все пучком. Я вот ещё несколько поездок сделаю, а потом полетим мы с тобой на Канары.

— Ага, только меня там и не хватало!

Никому не говорила Лида, как она переживала за младшенького, материнское сердце, оно — вещун. Через полгода младший исчез. Как не билась Лида, куда только не обращалась — бесполезно. Сын пропал. Анрей писал матери теплые письма, периодически звонил, но приехать все никак не получалось. Потом уже признается тридцатитрехлетний мальчик, что приехать не мог — была командировка в горячую точку, матери сказать — язык не поворачивался. После таких потерь, он по-своему оберегал свою мамку.

Галя же переживала за Маришку, характер которой оставлял желать лучшего. Как-то не получалось у неё дружить с мальчиками, пара-тройка встреч и всё, не было у неё маминого обаяния. Толстоватая, вздорная, обидчивая, не заморачивающаяся на ответы, быстро отваживала от себя молодых людей.

— Галь, пока ты жива, все их с Колей шероховатости, стычки, ругань — тобой сглаживаются. А не дай Бог, тебя не станет… туши свет!! — выдала как-то ей поникшая, убитая потерей сына Лида.

— Галь, у меня гости были намедни!

— Кто же? — полюбопытствовала Галинка.

— Если б знать, — вздохнула Лида. — Перевернуто все, только вот подоконники на кой фиг отрывать надо было?

— И что, обокрали тебя?

— Да что у меня брать-то — трусы и лифчики? Нет, похоже, что-то искали Лешкино, чудно, пришли бы ко мне, я бы сама все показала — жалко что ли? Уборки вот на неделю хватило. А и спасибо не знаю кому сказать, кой чего из постельного белья, нового, нашлось, я думала, муженек пропил благополучно.

— Ох, Лидка, умеешь ты из негатива положительные моменты находить!

— Больше, Галь, скажу, видать, как в том анекдоте, когда воры залезли в квартиру — там шаром покати, ушли и пятьсот рублей оставили. У меня три тысячи на столе лежали и приписка: «за беспокойство!»

— И ты, конечно, в милицию не сообщала??

Лида посмотрела на неё скептически:

— А толку? Ничего же не взяли!

Маринка отучилась на медсестру и нашла работу в Москве, в областном центре МОНИАГ — в народе называемый — Моники. Работала по графику сутки-трое, мама ходила на цыпочках, когда дочка приезжала со смены. Дочка начала курить в открытую, постоянно ругалась с отцом, перебирала мужиков, именно, что мужиков. Галюня дергалась и переживала за неё, понимая, что ой не скоро дочка с таким-то поведением замуж выйдет и родит им внучку. Так и вышло, только в двадцать шесть Маринка засобиралась замуж. Родителям её Дима не понравился сразу — весь какой-то скользкий, но дочка выбрала, даст Бог, все будет нормально!!

Молодые начали жить неплохо, Маришка быстро забеременела — ждали мальчика. Галя старательно закупала детские вещи и начала задумываться про обмен — в их двушке даже троим было тесно.

Марина пока жили у мужа в комнате — старые, послевоенной постройки, возведенные ещё пленными немцами дома были такими же муравейниками, как и их предыдущее жилье, но с рождением ребенка дочка однозначно перебирались к маме. В июле, как раз на Петра и Павла родился внук — большой, четыре двести, поскольку отец у Димы был Павел, то малыша назвали по святцам — Петром.

Папа Дима неделю «обмывал ножки», что ещё больше насторожило Галинку, но дочка же выбрала, лезть в их отношения бесполезно.

Галя ушла из аптеки. Реорганизации, перемены, кляузы, подсиживание друг друга — все это угнетало и ещё — очень стали болеть ноги, по-хорошему надо было бы операцию на тазобедренном суставе, но когда?

Маленький внук, дочка одна не справляется… зять, муж, постоянная возня на кухне.

Деятельная натура Галинки требовала общения — привыкла за столько лет работы с людьми. Помогли старые знакомства — устроилась она работником соцобеспечения, дали ей участок в пригороде. Ходила по своим бабулям и дедулям, покупала им продукты, лекарства, напоминала про посещения больнцы, оплачивала коммуналку, пила с ними чай, умела выслушать их долгие беседы — её подопечные души в ней не чаяли. Лида же честно сказала:

— Не мое — такая работа! — после своей мамки, которая просто вампирила с восьмидесяти пяти, она категорически не соглашалась на такую работу. — Я пока, вон, на кассе в супермаркете, руки, правда, всю ночь немеют, но тут все четко, а бабули-дедули, не мое!

Галина же крепко задружилась с Валентиной Семеновной, у которой когда-то было два сына. Старший умер лет как пятнадцать назад, а младший, окончив пожарное училище, был на нормальной работе, привез с собой из Иванова шуструю женушку, да вот не заладилось у них — развелись, женушка внука к ним не пускала, все какие-то скандалы, разборки, спился её младший, тоже умер.

Осталась Семеновна одна, поскольку четко знала, что не нужна внуку — подросший мальчишка ни разу даже не захотел с ней поговорить по телефону, вот она и подписала квартиру Галинке, с условием, что та будет ходить за ней до самой кончины. Галинка не распространялась об этом, кто знает, как повернется, передумает Семеновна ещё много раз, и молчала. Семеновна же как предчувствовала — через полгода прихватило сердце, увезли в больницу, пошла на поправку, а через неделю — оторвался тромб. Были долгие склочные разбирательства со снохой и внуком Семеновны, был суд, понадобились деньги. Лидуня, Ленка Махнева — у них за душой ни шиша, и Галинка договорилась со своей стародавней приятельницей, бывшей заведующей продскладом в Райпотребсоюзе, у которой всегда можно было занять приличную сумму.