Дорога в небо - [3]

— Без ветра вода не колышется, — заговорил правитель, и толпа придвинулась. — Знаю, многие из вас сегодня тайком молились древним Богам.

Люди молчали — ни гнева, ни усмешки на лицах. Хин понял, что угадал и мог бы выразиться того смелее: молились почти все. Орур равнодушно созерцал представление, затеянное правителем. Тот уверенно продолжил:

— Ваши сердца подсказали вам, что нужно делать, и ваша победа уже предрешена, потому что вы смогли услышать их. Продолжайте молиться — только от вашей веры теперь зависит, как скоро исчезнет ужас.

— Но что это? — крикнул один из бывалых загонщиков.

— Испытание, — сурово молвил Хин.

По толпе пробежал тихий вздох облегчения; люди закивали, забормотали, соглашаясь. Правитель отошёл к старейшине. Орур улыбнулся без особой доброжелательности — словно сопернику, умудрившемуся свести игру в ничью.

— Сказали им то, что они и хотели услышать, — подытожил летень. — Что это даст?

— Время, — с напускным легкомыслием бросил Хин. — Теперь ты отправишь их работать, и они пойдут, не прекословя. А мне нужно в крепость.

Окно супружеских покоев на втором этаже выходило в сад. Слуги и стражники знали всё, что пытались скрыть каменные стены: и то, что правитель спит отдельно от жены, и то, как сильно эти двое ненавидят друг друга. Летни помнили: года три назад женщина пыталась казаться послушной, растопить сердце мужа, но долго идиллия не продлилась. Да и то правда: не только взбалмошную пятнадцатилетнюю девицу могло уязвить равнодушие — тут взыграла бы гордость даже у женщин опытнее и старше.

— Видать, не хороша, — судачили стражники. — Может там порча какая: скажем, грудь одна меньше другой, талия перекосилась или волосья на животе?

Голос у молодой госпожи оказался сильный. Как она принималась ругаться, слышно было на всю крепость — словно рог ревел. Стражники и слуги живо собиралась под окном на любимое развлечение, торопясь, как бы чего не пропустить. Слова разбирали далеко не всегда, ответы правителя и вовсе трудно было услышать, но интонации женщины — на диво красноречивые — служили безошибочной подсказкой. В этот раз она свирепствовала как никогда — сторожевой и тот спустился со стены. Воины почтительно расступились, освобождая для старого стражника место.

— Ух! — пробормотал кто-то после особенно громкой, визгливой тирады.

— Взял жену, забудь тишину, — хихикнул молодой голос в ответ.

— Тшш! — стражник постарше прижал палец к губам и кивнул на окно. — Услышат ещё.

Женщина завизжала вновь.

— Да, — проникшись, шёпотом высказался другой летень, — на их-то нрав не угодишь.

На него посмотрели с улыбками:

— Уж будто тебе Ейши жару даёт!

Стражник, видно вспомнив о чём-то, со смущённой гордостью заулыбался, даже глаза отвёл. Остальные, угадав в чём дело, с уважением зашептались, кто-то толкнул счастливца в бок.

— Огонь-девка, — согласно молвил сторожевой густым, тяжёлым басом. — И мастерица, да с добрым сердцем. Уж ты её береги.

За окном что-то обрушилось с долгим стеклянным грохотом.

— Опять хрустали бьёт, — сказал молодой голос.

— Дорогие, — прибавил кто-то из стражников постарше.

— И зачем он их ей покупает? — удивился счастливец.

— Да то ж, кажись, её приданное.

— Нет ему ни конца, ни края, — хихикнул слуга, подававший правителю обеды в кабинет.

— Кто из-за богатства женится, тот богатство и получит, — вполголоса заметил сторожевой.

Один из юнцов, хвастая, тотчас припомнил поговорку в ответ:

— Угу, как говорится: добрая жена дом сбережёт, а худая рукавом растрясёт.

— Да, — серьёзно заметил бывалый стражник, — с такой бы давно по миру пошли.

— Такую бы зарезали давно, — возразил ему другой.

— Всё одно бы сначала натерпелись, — встрял третий.

— Тшш!

Невидимая женщина за окном захлёбывалась упрёками. Летни долго молчали, слушали.

— Чего он там ждёт? — наконец, выразил общее недоумение молодой весёлый стражник. — Я б давно ушёл, и пущай бесится.

— На дуре женишься — сам в дураках будешь, — ответили ему.

— На немилой жениться — сердце озлобится, — дополнил сторожевой.

— Да вроде, слава Богам, особенно не видать, — громко сказал молодой голос.

На него зашикали. Кто-то из бывалых хмыкнул:

— Да и то правда — кто ж ему мил?

— Есть там какая-то в Онни…

— Ведьма что ли? Нет, мой друг, всё это пустое.

— Чему не гореть, того не зажечь, — неожиданно решил один из старших стражников, и все отчего-то посмотрели на сторожевого: — Так что ли?

Женщина наверху заскулила.

— Ушёл, — истолковал молодой голос.

— Две любви в одном сердце не поместятся, — сказал старый стражник.

Его не поняли, а он, не обращая внимания на удивлённые и любопытные взгляды, степенно удалился, ступая в собственные следы. Сад тихо шумел на ветру, тревожа жителей саванны чужой весенней красотой.

Солнце наполнило пылью старый кабинет матери, так пугавший Хина в детстве. Тут ему рассказывали об отце, которого он никогда не знал, здесь же требовали признать вину, слушаться, любить и уважать. Разве можно заставить любить? Правитель задумчиво улыбнулся, вспомнив поговорку летней: «Кто не мог взять лаской, не возьмёт и строгостью».

Безделушки, ненужные новому хозяину, из кабинета давно вынесли, но небольшая коллекция камней — ничем не примечательных кусков гранита — осталась. Иногда молодой мужчина вертел их в руках и несогласно хмурился (бессознательно подражая Оруру), словно камни ему прекословили.