Дорога тайн - [197]

На фотографии был запечатлен заезжий автор – за обеденным столом, с пивом и рубленой говядиной, – глаза Хуана Диего были закрыты. Он выглядел даже хуже, чем спящим; казалось, в пьяном оцепенении он потерял сознание. Подпись гласила: «ОН ЛЮБИТ ПИВО „САН-МИГЕЛЬ“».

Раздражение, вызванное подписью, могло быть ранним признаком того, что его адреналин рвется наружу, но Хуан Диего не стал заострять на этом внимание. И хотя он чувствовал что-то похожее на расстройство желудка – возможно, снова разыгралась изжога, – Хуан Диего не придал этому значения. В чужой стране легко отведать то, что не нравится желудку. Причиной недомогания могло быть съеденное на завтрак или вчерашняя говядина по-вьетнамски, – по крайней мере, так предположил Хуан Диего, проходя через длинный вестибюль «Аскотта» к лифтам, где его ждал Кларк Френч.

– Что ж, рад убедиться, что ваши глаза сегодня открыты! – приветствовал Кларк своего бывшего учителя.

Очевидно, Кларк видел в газете фотографию Хуана Диего с закрытыми глазами. Кларк обладал даром затыкать, как пробкой, любой разговор своим последним словом.

Неудивительно, что оба романиста не знали, что еще сказать друг другу, пока спускались в лифте. Машина с Бьенвенидо за рулем ждала их на улице, где Хуан Диего доверчиво протянул руку одной из собак, ищущих взрывчатку. Кларк Френч, который никогда не забывал делать домашние задания, начал лекцию, едва они тронулись в путь – к Гваделупе-Вьехо.

Район Гваделупы в Макати-Сити был создан как barrio[55] и назван в честь «покровительницы» первых испанских поселенцев – «друзей твоих старых друзей и моих друзей из Общества Иисуса», как объяснил Кларк своему бывшему учителю.

– Ох уж эти иезуиты – где их только нет, – сказал Хуан Диего; больше ему нечего было сказать, но он удивился, как трудно ему далось одновременно говорить и дышать.

Хуан Диего чувствовал, что его дыхание больше не ощущается как естественный процесс. Что-то упрямо сидело у него в животе, но при этом очень тяжело давило на грудь. Должно быть, это говядина – определенно строганая, подумал Хуан Диего. Его лицо покраснело, он покрылся потом. Ненавидя кондиционеры, Хуан Диего был готов попросить Бьенвенидо, чтобы тот сделал попрохладней в машине, но удержался – с трудом дыша, он вдруг засомневался, что сможет хоть что-то сказать.

– Во время Второй мировой войны район Гваделупе был самым пострадавшим районом в Макати-Сити, – читал лекцию Кларк Френч.

– Мужчины, женщины и дети были убиты японскими солдатами, – вмешался Бьенвенидо.

Конечно, Хуан Диего понимал, к чему все идет, – предоставьте нашей Богоматери Гваделупской защищать всех! Хуан Диего знал, как эти так называемые «защитники жизни», которые запрещают аборты, присвоили Гваделупскую Деву. «От чрева до гроба», – непрестанно твердили разнообразные прелаты Церкви.

А какие торжественные строки из Иеремии они всегда цитировали? На футбольных матчах идиоты-фанаты держали баннеры на последних рядах: «ИЕРЕМИЯ 1: 5». Как там у него в Библии? – хотел спросить Кларка Хуан Диего. Кларк помнил Книгу Иеремии наизусть: «Прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и прежде чем ты вышел из утробы, Я освятил тебя» (что-то вроде этого). Хуан Диего попытался поделиться с Кларком своими мыслями, но слова не шли с языка, только дыхание сейчас имело значение. Пот лился с него ручьями, одежда липла к телу. Хуан Диего знал, что если попробует заговорить, то не продвинется дальше, чем «прежде нежели Я образовал тебя во чреве», – он подозревал, что при слове «чрево» его стошнит.

Может, у него тошнота из-за машины – его как бы укачивает? – спрашивал себя Хуан Диего, пока Бьенвенидо медленно вез их по узким улочкам трущоб на холме над рекой Пасиг. В покрытом копотью дворе старой церкви и монастыря висела табличка с предупреждением: «БЕРЕГИТЕСЬ СОБАК».

– Всех собак? – глотнул воздух Хуан Диего, но Бьенвенидо уже парковал машину, а Кларк, разумеется, продолжал вещать. Никто не слышал, как Хуан Диего пытался заговорить.

Рядом с фигурой Иисуса у входа в монастырь рос зеленый куст, украшенный яркими звездами, которые делали его похожим на жалкое подобие рождественской елки.

«Гребаное Рождество здесь длится вечно», – услышал Хуан Диего голос Дороти или вообразил, что именно так сказала бы Дороти, если бы стояла рядом с ним во дворе церкви Девы Марии Гваделупской. Но, конечно, Дороти там не было – только ее голос. Что такое он слышит? Хуан Диего задумался. Но то, что он слышал громче всего, то, чего раньше не удосужился услышать, было учащенным, бешеным биением его сердца.

Наполовину скрытая пальмами, затенявшими закопченные стены монастыря, статуя Святой Марии Гваделупской в голубом одеянии, после столь тяжких испытаний, выпавших на ее долю, имела непроницаемо-спокойное выражение лика, – Кларк, разумеется, рассказывал ее историю, ритм его профессорской речи, казалось, совпадал с резким биением сердца Хуана Диего.

По неизвестной причине монастырь был закрыт, но Кларк привел своего бывшего учителя в церковь – официально она называлась Nuestra Señora de Gracia – Богоматерь Благодати, как пояснил Кларк. Но это была не еще одна Богоматерь – хватит с нас Богоматерей! – подумал Хуан Диего, но ничего не сказал, стараясь справиться с дыханием.