Дорога свободы - [88]

Собрание открыл брат Питер. — Братья, — сказал он, — сегодня мы собрались в страхе и гневе. Да поможет нам бог избрать правильный путь, а когда выберем, дай нам бог силы итти по нему до конца. Будешь говорить, Гидеон?

Гидеон откликнулся из задних рядов, где он сидел: — Сегодня не я буду решать, а мы все. О том, что случилось, я могу рассказать не больше, чем всякий другой. О том, что нам делать, я знаю не больше, чем всякий другой. Говорите сами.

Все головы повернулись к Гидеону. Он выглядел старше чем когда-либо, таким старым его еще никто не видал. Заговорил Ганнибал Вашингтон. — Может, все-таки, ты скажешь, Гидеон. За всех нас. Человек или наш, или не наш. Ты — наш, Гидеон. Ты никогда не уходил от нас. Ты не святой; бывало, и ты ошибался, это верно, но никогда ты не важничал, не гордился перед нами, это тоже верно. Говори ты.

— Говорить много нечего, — сказал Гидеон. — Вы все знаете, что случилось. И знаете, почему. И понимаете, конечно, что если они заберут этих людей и повесят, это будет только начало.

Эндрью Шерман сказал усталым голосом:

— Я не хочу, чтобы из-за меня всем было горе. Горя я так довольно. Может, меня еще и не повесят. Положим, я пойду в город, они посмотрят и скажут: это не тот негр. Как они могут сказать, что я тот самый, когда я целую неделю не был в городе?

— Тебя повесят, — сказал Абнер Лейт. — Повесят, как пить дать.

— Повесят, — подтвердил Гидеон. — С этой минуты я ничего не решаю, решать будете вы. Если потом вы пожелаете, чтобы я вами руководил, я буду. Но решить должны вы сами. Эта история — ну, надо же им было придумать какую-нибудь историю, чтобы их действия хотя бы имели вид законности. Ведь всего восемь дней как власть у них в руках. За восемь дней не сломаешь все, что мы строили восемь лет.

— Что же нам делать, Гидеон?

— Это вам решать. Я думаю, что они явятся сюда сегодня же ночью, — а не сегодня, так завтра, но явятся непременно, и не двое, а гораздо больше. Они приступят к выполнению своего плана — уничтожить всех нас, и очень скоро перестанут заботиться о законности. Что же касается вас, то вы можете поступить по-разному. Можете сидеть у себя дома — тогда вас перебьют по-двое, по-трое, может быть, не всех, кое-кто, возможно, и уцелеет. Можете убежать и наняться где-нибудь на плантацию работать за кусок хлеба с салом и соломенную подстилку для спанья — и если будете вести себя очень смирно, то, может быть, останетесь в живых. С белыми немного иначе — они могут перейти к Джессону Хьюгару... впрочем, вряд ли он их возьмет. Нет, и у белых положение не многим лучше. А есть еще выход: стоять всем друг за друга и сражаться!

— Но ведь это же Соединенные Штаты Америки! — воскликнул Джеф. — Есть же у нас закон, есть же у нас суд! Неужели же нет другого выхода, как обрекать себя на уничтожение?

— Выходы есть, — сказал Гидеон. — Я только что их перечислил. Выбирайте. Закон? Вот уже восемь дней как нет другого закона, кроме закона насилия. Суд? Суд не в наших руках — и один тот факт, что это Соединенные Штаты Америки, еще не поможет нам добиться правды. Уничтожение? — Ну, не знаю. Когда старик Осаватоми Браун с отрядом в девятнадцать человек занял Гарперс Ферри, у него было меньше сил и меньше надежды, чем у нас, а он потряс всю страну, он пробудил народ, он заставил его прозреть. Я не предлагаю вам сражаться для того, чтобы умереть; я хочу сражаться для того, чтобы жить. Я хочу сражаться так, чтобы вся страна узнала, что тут происходит.

— Должен быть еще выход, — сказал Джеф.

— Какой?

— Ну, например, тебе поехать в Вашингтон.

— Я уже там пробовал — и ничего не вышло.

— Попробуй опять!

— И опять ничего не выйдет. А кроме того, это будет слишком поздно. Завтра уже будет слишком поздно.

Поднялся Уил Бун и заговорил, лениво растягивая слова: — Положим, мы решим драться. Мне это по душе, за своих я всегда готов постоять. Но только как? Мы ведь не армия. А территория-то какая? Три тысячи акров с лишком. Посчитай все фермы — сколько это пунктов надо оборонять? Что-то получается жидковато.

— Я думал об этом, — сказал Гидеон. — Видит бог, все последние дни я только об этом и думал. Если мы решим драться, надо собрать всех женщин и детей в одно место, такое место, где они будут в безопасности и где могут оставаться несколько дней, пока все это не уляжется. И такое место есть, совсем рядом; и всем разместиться можно, и оборонять легко — это старый дом Карвелов. Он стоит на горе, это выгодная позиция... Я все сказал, — закончил Гидеон. — Теперь решайте.

Через час они приняли решение. Это решение родилось из их силы и их слабости, из страха и гнева, из обиды и страдания и памяти о труде, который они вложили в свою землю. Когда стих гул голосов, Абнер Лейт обратился к Гидеону:

— Мы будем драться, Гидеон. Ты берешь начальство на себя?

— Я вам нужен?

— Ты нам нужен.

Гидеон оглядел всех собравшихся и кивнул. Тяжело ступая, волоча ноги, он вышел вперед. Брат Питер смотрел на него полными боли глазами. Поглядев на часы, Гидеон сказал:

— Сейчас уже почти три часа. Все, что нам надо сделать, надо сделать до темноты. Может быть, они явятся сегодня, может быть, только через несколько дней, я не знаю. Я предлагаю сделать так: сегодня же перевезти наши семьи в большой дом. Отвезти туда продовольствие, одеяла. Днем будем уходить работать на своих участках, а при них оставлять охрану. По крайней мере, будем знать, что они в безопасности. Школьный колокол используем как сигнал тревоги, но школьным зданием, видимо, пользоваться не придется...