Дорога свободы - [51]

— Видите ли, Джексон, эти дела не так просто делаются. Если бы это было так просто, как вы себе представляете, у нас давно был бы полный хаос. Вы приходите ко мне с тысячей долларов, говорите, что вас послали какие-то негры и белые оборванцы, самовольно поселившиеся в Карвеле, и просите у меня чек на наш банк, чтобы при помощи этого чека купить землю на аукционе. Ведь это же чистая фантастика!

— Не просто чек, — возразил Гидеон. — Вы дадите нам деньги под закладную.

— Ну, полно, Джексон, — прервал его Роббинс. — Будьте благоразумны. Время сейчас неспокойное. Мало кто решится сейчас давать деньги под закладную, а тем более под закладную на еще не существующее владение. Какие гарантии может нам дать горсточка черных бродяг?

— Мы не бродяги, мистер Роббинс. Мы всю жизнь прожили на этой земле, мы всю жизнь работали на этой земле, после освобождения мы уже три раза снимали урожай. Если бы вы только побывали в Карвеле, я уверен, вы думали бы по-другому.

— Я не привык, чтобы негры учили меня, как мне думать, — сказал Роббинс.

— Мистер Роббинс, сэр, я и не думал вас учить. Я говорю все по правде, как оно есть. Мы честные люди. И все, чего мы хотим, это несколько акров земли. На это вся наша надежда.

— Не понимаю, — раздраженно промолвил мистер Роббинс; он поглядел на часы и кивнул сторожу, который стоял поодаль за барьером. — Если вы честные люди и хотите работать, вы всегда получите работу на этой же самой земле, кто бы ее ни купил. Кроме того, я считаю, что неграм вообще нельзя давать землю; это их портит. Извините, Джексон, я занятой человек. — И тут подошел сторож, взял Гидеона за руку и вывел его вон.

Рэчел утешала его: — Все будет хорошо, Гидеон, вот увидишь, все будет хорошо. — А Гидеон, слушая ее, негодовал. Сколько еще негров думает, как она, все только о сегодняшнем дне и никогда о завтрашнем; да, рабство — это страшный яд, он разъедает душу; цепи можно сбросить одним движением, но эта отрава выветрится еще не скоро. Он вернулся жалкий, побитый, а Рэчел счастлива уже тем, что он дома.

— Как ты не понимаешь, — начал он с жаром, но тут же умолк.

— Все будет хорошо, Гидеон, милый, раз ты взялся, все будет хорошо.

И он улыбнулся, глядя на нее, на ее округлую женственную фигуру, гладкие щеки, маленький вздернутый нос, чуть лоснящуюся кожу, отражавшую свет очага; он улыбался, прислушиваясь к ее голосу.

— Почему смеешься надо мной, Гидеон?

— Я не смеюсь, детка. — А про себя он думал, как все это странно: связи между людьми и причины этих связей, все такое простое, почему-то вдруг ставшее баснословно сложным... Эта женщина, его жена, которую он сейчас так горячо, так крепко любит; и ее связь с ним, черным рабом, которого она когда-то добровольно избрала, и ее связь с будущим, через Джефа, через Марка, со всем этим непрерывно пульсирующим потоком, с человечеством, которое взбирается все выше, стремится все дальше, ликуя и страдая...

— О чем ты думаешь, Гидеон? — спросила она. Дженни забралась к нему на колени. Марк лежал у огня. — Пора спать, Дженни, — сказала Рэчел.

— Что тебе рассказать, детка? — спросил Гидеон, обнимая девочку.

— Про братца Лиса.

— Братец Лис... Я тебе все про него рассказал, больше не знаю.

— А почему он никогда не встречал сестрицу Черепаху? — допытывалась Дженни.

— Как не встречал, встречал. Братец Лис очень хитрый, хитрей всех в лесу. Он черепаху ни во что не ставит. У черепахи очень толстый панцырь, все думают, где уж ей быть хитрой... — Рэчел глядела на Гидеона, краем уха прислушиваясь к его. словам; Марк слушал тоже без особого внимания, да оно и не требовалось: таково уж свойство старых сказок — знаешь их наизусть, а все-таки слушать приятно, что-то в них есть, что никогда не надоедает. В дверь постучали, и Рэчел впустила Джемса Алленби. Он молча сел и стал ждать, пока Гидеон кончит сказку, он всегда ухитрялся подгонять конец к тому времени, как Дженни засыпала. Он тихонько расцепил ее ручки, и во сне крепко обнимавшие его за шею, и уложил ее на тюфяк. Марк дремал у огня, свернувшись клубочком, как молодой звереныш. Потолковав о погоде и о том, как хорошо выглядит Рэчел, Алленби сказал:

— То, что произошло в Колумбии, Гидеон, меня не удивляет. Этого надо было ожидать.

— Пожалуй.

— Что ты думаешь делать теперь?

— Поеду в Чарльстон.

— Там тебя примут не лучше.

— Тогда в Бостон, Нью-Йорк, Филадельфию, — сказал Гидеон.

«На край света», — подумала Рэчел, а Алленби сказал:

— Ты ведь добудешь эту землю, Гидеон?

— Постараюсь.

— Добудешь, — кивнул старик. — С той ночи, что ты провел у меня в хижине, я поверил: ты до конца пойдешь своей дорогой. Разве тебя что остановит, Гидеон? По-моему, нет. Только не делай этого ради одной власти. Власть сама по себе ничего не стоит. Не забывай о доме.

— Как это?

Алленби пожал плечами и улыбнулся: — Я уже старик, Гидеон, и, может быть, я слишком много болтаю. Если ты поедешь на Север и будешь встречаться с янки, запомни вот что: они не все на один покрой. Есть такие, что ненавидят негров еще больше, чем южане; для них мы чужие, непонятные существа с черной кожей. Для южанина мы не чужие, даже когда он нас ненавидит, для него мы так же неотделимы от его родины, как сосновые леса, хлопок и табак. А есть такие — их немного, но ты их встретишь, Гидеон, — которые совсем переделали себя, до самой сердцевины; это особенные люди, не похожие на других, они будут сидеть с тобой за одним столом, будут брать тебя за руку, им все равно, какого цвета у тебя кожа. Таким людям нужно доверять, Гидеон, верь им, они настоящие. Целых два поколения этих людей боролись за нашу свободу, потому что они верили в братство. Не верь той лжи. что про них рассказывают.