Дорога свободы - [49]

— Хорошие времена пришли, мистер Абнер.

— Это как считать.

— Я так считаю, что сейчас будет лучше, чем до войны, — медленно сказал Гидеон. — Плантаторам, пожалуй, туго придется, но мелкий фермер сможет подняться. А прежде не мог.

— Угу.

— Ну, а все-таки, — продолжал Гидеон, срывая сухую травинку и принимаясь ее жевать, — как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. — Абнер ничего не ответил и, прищурясь, поглядел на солнце, словно соображая, сколько уже времени Гидеон тут сидит. Подошла его охотничья собака, обнюхала Гидеона, потом легла возле. Дети разбрелись. Жена Абнера крикнула в окно: «Питер, иди сюда, слышишь!»

— Скажем так, — опять заговорил Гидеон. — Что было, то прошло, а только эта война всем нелегко далась. Женщины дома мучились, работали, ждали. А мы с вами вернулись, засучили рукава, давай жизнь налаживать, пусть же мы не зря страдали. Семян достали, скотину завели. Хлеб посеяли, овощей посадили. Вы большой кусок запахали, для одного человека ой, ой как много, наломали, небось, спину. Зато и урожай у вас хороший, можно гордиться. Но скажите мне, мистер Абнер, чья это земля, вот, где вы пашете?

— Чья земля? — Абнер уставился на Гидеона. — Не знаю, чья, и знать не хочу. Плевать я на это хотел. Была Дадли Карвела, потом, говорят, стала Фергюсона Уайта. А теперь, говорят, Уайт в Техас уехал.

— Это верно. А землю у него всю забрали за неуплату налогов.

— Ну и пускай забирают. Мне налоги платить не из чего.

— В том-то и дело, — спокойно сказал Гидеон. — Вся Карвеловская земля назначена к продаже с аукциона; торги будут в октябре, в Колумбии. Я это знаю от федерального комиссара. Нарежут участками в тысячу акров, не меньше, и продадут. А куда мы тогда денемся, мистер Абнер, куда вы денетесь?

— Никуда не денусь, — упрямо сказал Абнер. — И пускай янки сюда не лезут распоряжаться, и плантаторы пусть ко мне не суются. Я всю войну провоевал, а что я за это получил? Нет, сэр! Сижу на этой земле, и никто меня отсюда не выгонит.

— Простите, мистер Абнер, а только это пустые слова. Никто не выгонит, это легко сказать: ну, а придет шериф, что тогда делать? Драться? Против кого? Против того плантатора, что землю купил? Так ведь за него закон. Значит, против закона?

— Не желаю, чтоб мне негры указывали.

— Минуточку, мистер Абнер. Положим, вы не любите негров, это ваше дело и сейчас сюда не относится. Но позвольте мне сказать: любите вы их или не любите, а негр вам не враг.

— Катись-ка ты отсюда к чертовой матери, — холодно сказал Абнер.

— Хорошо, — сказал Гидеон, и рот его сложился в жесткую складку. — Я могу уйти. Плантацию продадут с торгов, и вы будете злой, как чорт, всех будете ненавидеть, но чем вам это поможет? Я вам вот что скажу, мистер Абнер, хотите слушайте, хотите нет. Мы пошли работать на болото, чтобы достать денег и купить землю. У нас на Юге, если человек без земли, так он все равно, что раб, а когда человек раб, так белый он или черный, это, мистер Абнер, разницы не составляет. Мы собрали почти что тысячу долларов, а банк, может, еще даст под закладную, тогда пойдем и купим себе два-три участка по тысяче акров. Ведь это как приятно — пойти, приторговать хороший участок — и уж это будет своя земля, своя собственная!

Абнер Лейт, покачиваясь на пятках, смотрел в землю и пальцем выводил на ней какие-то узоры. Минуты проходили, а он все молчал, пристально разглядывая свои большие узловатые руки, жесткие рыжие волоски на них, которые курчавились, как витая проволока, и шрам на запястье, оставленный ему на память штыком какого-то янки. Глядя на него, Гидеон пытался понять борьбу, происходившую сейчас у него в душе, — борьбу с самим собой, с целой жизнью непримиримых противоречий. Кого он ненавидел? За кого воевал? Ради чего? Человек не остается прежним после того, как он несколько лет подряд убивал людей, маршировал с винтовкой на плече, ловчился, как бы его самого не убили. Он может вернуться домой и снова стать за плуг и снова задавать корм свиньям, но он уже не тот.

— У меня нет денег, — проговорил, наконец, Абнер усталым голосом, в котором больше не было злобы. — Четыре доллара шестьдесят центов — это все, что есть в доме.

— Денег не надо, — ответил ему Гидеон. — Нам нужны люди, чтобы взяли участок и могли его обработать. Семьи. Денег у нас довольно для начала — а если этого мало, так, значит, и больше не поможет. На Карвеловской земле сейчас живут двадцать семь негритянских семей да семь белых; продадут землю, всем либо уходить, либо быть издольщиками. Скажем, по восемьдесят-девяносто акров на семью — где немножко больше, где немножко меньше. Сюда войдут — участок леса для топлива, выгон для скота и пахотная земля. Значит, на всех нужно три тысячи акров.

— На что я вам сдался? — спросил Абнер. — Что я для вас сделал? С неграми я, кажется, никогда не нянчился, слюни над ними не распускал, с какой стати тебе лизать мне зад?

— Это верно, — согласился Гидеон.

— Так в чем же дело?

— Ладно, я объясню, — сказал Гидеон. — Рассудите сами, мистер Абнер. У нас на Юге четыре миллиона негров, восемь миллионов белых. В Южной Каролине негров даже чуть-чуть больше, чем белых. По-старому теперь не будет, с этим война покончила. Был конвент, будут выборы, будет совсем другая жизнь. Какая же она будет, эта новая жизнь, мистер Абнер? Тут, в нашем углу, не видно; те же гнилые хибарки, та же вражда и злоба, такое же невежество. Где ж эта новая жизнь? Ну, видите ли, с неба она не свалится — так не бывает, нужно все самим делать. Теперь вот у нас есть железная дорога через болото, так ведь это потому, что люди туда пошли и работали, — от