Дорога свободы - [25]

Помолчав минуту, Гидеон сказал вполголоса: — Когда боюсь, я не говорю из Писания. Я христианин, но когда очень было страшно, взял винтовку, пошел драться за свободу.

— А что станут делать все эти бывшие рабы в законодательном собрании?

— Что делать? Газета говорит: черные дикари, — нет, они не дикари. У них жена, ребенок, любовь в сердце. Они говорят: это хорошо для меня, это хорошо для жены, это хорошо для ребенка — за это голосуют. Они хотят знания. — за это голосуют. Они знают рабство — голосуют за свободу. Они не гордые — возьмите за руку, поведите, пойдут. Но чтоб опять плеткой по спине — нет. Они теперь знают, что это такое — быть свободным.

Кардозо задумчиво проговорил: — Для этого мне понадобится мужество, Гидеон.

— Мне надо было мужество — прийти сюда в конвент.

— Вероятно, так. Расскажите мне о себе, Гидеон.

Но рассказ шел медленно, с запинками; вечер наступил прежде, чем Гидеон его окончил. Горло у него пересохло, он устал до изнеможения. Но перед его уходом Кардозо дал ему две книги: одна была — Гелдон «Основы правописания», другая — Фицрой и Джемс «Английская фразеология». В первый раз у Гидеона были настоящие книги; он так бережно держал их в своих огромных ручищах, словно они были из яичной скорлупы. Потом он что-то припомнил и спросил: — У вас есть Шекспир?

Секунду Кардозо колебался; затем без улыбки подошел к своей маленькой книжной полке, вынул «Отелло» и подал Гидеону.

— Спасибо, — сказал Гидеон.

Кардозо кивнул, а когда Гидеон ушел, сказал своей жене: — Ну что, если бы я засмеялся!.. О господи! А я чуть было не засмеялся. Какие мы, все-таки, скоты!

Гидеон попросил Картера рассказать ему, что он знает о Кардоза. На того произвел большое впечатление тот факт, что Гидеон был принят в доме у Кардозо — человека, стоящего на другой ступеньке общественной лестницы; но Гидеону эти тонкости были недоступны.

— Он наполовину еврей, — сказал Картер. — Вот почему у него такое имя. Oн очень гордый.

Гидеон, никогда еще не видавший евреев, сказал:

— Вроде негр, как все.

— Много о себе думает, — сказал Картер.

Картер сказал, что Гидеон может пользоваться лампой, а в конце месяца, когда делегатам уж наверное выдадут жалованье, заплатит ему за керосин. Гидеон полночи пролежал, штудируя «Основы правописания»; он выписывал слова на полях газеты, потом читал их вслух, прислушиваясь, что из этого выходит. Его непрестанное бормотание привлекло Картера к его двери.

— Болен? — спросил Картер.

— Учусь, — отвечал Гидеон.

«Основы правописания» оказались замечательной книгой, но в ней ничего не говорилось о значении слов. Как бы достать такую книгу, думал Гидеон, чтобы объясняла, что слово значит? Есть ли такие книги? Он полистал «Английскую фразеологию» и наткнулся на такое место: «Простонародные обороты, как, например: «вроде», «похоже», «примерно», вместо грамматически более правильных и более точных по смыслу: «такой же, как», «мне кажется, что», «как, например» и т. д., являются признаками речи человека необразованного и должны быть тщательно устранены из устной речи, а тем более из письменной. Культурный человек мыслит точно, и грамматическая отчетливость его фразы является отражением ясности его мысли».

Гидеон решил отныне, как чумы, избегать всяких «вроде», но чем дальше он читал о законах построения фразы, тем больше его одолевал страх, тем огромней и непреодолимей казалось ему ученье. Он обратился к Шекспиру, как своей последней надежде; но и та померкла, когда он прочитал:

Яго: Сейчас. Но мой экспромт пока ни с места.

Прирос к мозгам, как птичий клей к сукну.

И он заснул, наконец, с головной болью, с таким отчаянием в душе, какого еще никогда не испытывал.

Кардозо дольше лежал без сна, чем Гидеон. Пустое место на его полке, оставшееся после того, как он вынул эти три книги, зияло перед ним, как провал в его собственной жизни, как провал в истории человечества, в потоке живых существ, с мучительными усилиями пробивающихся сквозь века. Почему он подошел к Гидеону Джексону? Что такое этот негр, гигант с медленными движениями и медлительной речью, явившийся из деревенской глуши, из рабства, из тьмы, и почему в его присутствии Кардозо чувствовал себя таким ничтожеством? Чем измеряется человек? Он,

Кардозо, родился свободным; среди его воспоминаний были такие, как три года в Глазговском университете, как приемы в богатых лондонских загородных домах. Однажды он выступал на большом собрании, его слушали три тысячи англичан, он снискал почет и славу. Он пересек океаны, он бывал гостем у великих мира сего.

Он был священником в Нью Хэвенс, и в его доме встречались аболиционисты и составляли свои планы кампании. В его жилах текла белая и черная кровь, негритянская и индейская, кровь правоверных евреев и кровь христиан. В Чарльстоне даже белые относились к нему с уважением. От Прингля его отделяло меньшее расстояние, чем то, что отделяло Гидеона от него.

И все же он видел в Гидеоне спасение — единственный выход, если вообще возможен был выход, из всей этой тьмы и смуты. Глаза этого огромного невежественного негра были обращены к солнцу, свет которого до Кардозо не достигал. И Кардозо, который не мог заснуть, потому что страхи его были столь многочисленны и честолюбие столь безнадежно, лежал, глядя во мрак, и завидовал освобожденному рабу.