Дорога стального цвета - [25]
Он чуть приоткрыл глаза. Керосиновая лампа на столе сеяла блеклый свет. Чита и Панька сидели друг против друга и ели кашу прямо из чугунка, сдабривая ее матюками, которые сыпались через каждое слово. За окном стояла темень. Значит, проспал Зуб весь день.
— …С контейнерами они теперь за будкой ставят, — говорил Панька.
— Чего это за будкой?
— Откуда я знаю. Ставят, и все.
— Ладно, нам лучше. Если и сегодня туда поставят, то дело выгорит.
— Кто бомбить будет?
Чита помолчал, громко чавкая, потом ответил:
— Я думаю так: мы со Стаськой стрелков пасем, а ты с Фроськой и этим фраером — шмонать.
Они какое-то время ели молча. Потом Чита глухо и угрожающе сказал:
— Ну, Паня, гляди у меня! Пустит слюни — я и тебя не пожалею.
— Да ладно, — обиженно протянул Панька и швырнул на стол ложку. — Сказано ж было… Куда он теперь денется?
— Куда денется! — передразнил Чита. — Пока он рыло не замазал, глаз чтоб не спускал!
Чита снова громко зачавкал, а Панька, чтобы, видимо, переменить неприятный для него разговор, спросил:
— Куда карга смылась?
— На вокзал пятаки сшибать поковыляла. — Чита помолчал и тихо, так, что Зуб не все разобрал, добавил: — Пусть, ведьма, сшибает… нам сгодятся…
Панька в ответ зловеще хохотнул, а Зуб вспомнил, как Чита стоял на крышке подполья и, ухмыляясь, говорил, что грешница зажилась.
От страшной догадки его кинуло в пот: хотят убить. Выждут время, и старухи не станет. Как же сообщить, как дать весть милиции?..
Чита отпихнул от себя чугунок, вздохнул и сказал с задумчивой мечтательностью:
— Обрыдло мне, Панечка, в этих дурацких Лисках. Разворота тут нету. В большой город, Панечка, хочу.
— В большом городе — лафа, — согласился Панька. — Помню, в Таганроге…
«Главное — вида не подавать, — решил про себяЗуб. — А то живым отсюда не выберешься. Пойду с ними, а там выберу момент, и поминай как звали».
— …В Таганроге лафа была. В Харькове тоже правильно шмонали, пока не накрыли в малине.
— Дундуков всегда накрывают.
— Чо дундуков! Ты ж не знаешь, как дело было. Вошли Стаська и Фроська.
— Вы все обжираетесь? — громко сказала Фроська. — А чего это фазанчик до сих пор дрыхнет? Опоили мальчика, гады!
— Фраер! — позвал Чита, но Зуб не пошевелился. — Стаська, ну-ка!
Стаська с готовностью шагнул в угол, и Зубу в бок впился его тупой ботинок. На несколько секунд перехватило дыхание. Зуб открыл глаза, делая вид, что не понимает, где он и что с ним. А в душе у него накипала злость на всю эту шваль, особенно на вареного Стаську. Прямо руки зачесались смазать ему по сонной физиономии. Так бесцеремонно и безнаказанно Зуба еще никто не бил, да еще ботинком.
— Пить надо меньше, сосунок! — гоготнул Панька. — Вставай, пожри, что осталось.
Пошатываясь, Зуб поднялся с полу. Он в эти минуты не чувствовал никакого страха перед Читой и его шантрапой. Страх вытеснила злость. И если бы Стаська не отошел в другой угол хибары, он, наверно, врезал бы ему от всей души.
Чита подмигнул Зубу:
— Что снилось, фраерок? Давай, наверни пшёнки да на дело надо идти. — Он прищурился и спросил с угрожающей ухмылкой: — А может, не желаешь? Так ты сразу скажи, не стесняйся. Люди свои, обмозгуем полюбовно… как тебе потроха проветрить.
При этих словах Чита молниеносно махнул рукой, и у ног Зуба в пол воткнулся неизвестно откуда взявшийся нож.
— Ну чего ребенка пугаешь, Чита? — нерешительно завозмущалась Фроська. — Не бойся, фазанчик, это он так…
А Зуб и не боялся. Может, спросонья, а может, от нахлынувшей на него решительности, но он даже не вздрогнул. Несколько секунд он в задумчивости смотрел на нож. Потом наклонился, выдернул его из половицы и потрогал лезвие.
— Острый, острый, — заверил Чита и гоготнул. — Будь спокоен.
В детдоме Зуб искромсал все доски в дальнем углу забора — учился метать нож. Рука должна хорошо помнить бросок.
Неожиданно для самого себя он коротко размахнулся. Нож сверкнул над столом и со звуком «вау-у» глубоко ушел в дощатую стену хибары.
Панька удивленно присвистнул. Фроська ахнула:
— Ой, фазанчик!
Стаська, кажется, никогда ни на что не реагировал. Он тупо смотрел на происходящее, и руки у него висели как привязанные. Чита же на нож даже не взглянул, а сразу сказал деловым тоном:
— Понял, фраерок, вопросов не имею. Значит, ты это… по-быстрому порубай, и мы пилим на станцию. Панька! Чо шары выкатил? Дай рассолу человеку! Фраерок, а может, ты того, опохмелишься?
Зуб с отвращением замотал головой. Для него было противным одно упоминание о выпивке. Голова еще кружилась, внутри было пусто. Казалось, при каждом выдохе живот прилипает к пояснице. Во рту гадко до пошлости.
Панька не посмел ослушаться Читу. Он неторопливо черпнул из какой-то кастрюли кружкой и поставил ее на стол.
— Это у него случайно, — сказал он с кривой усмешкой.
Удивляясь собственной смелости, Зуб решительно и даже грубо потребовал:
— Дай нож!
Панька поколебался, раздумывая, не дать ли ему сразу по физиономии. Но Чита… Натянуто ухмыльнувшись, он выдернул из стены нож и протянул Зубу. Тот пил рассол — крепкий, вонючий — и не взял нож, пока не опорожнил кружку. А Панька ждал, хоть у него и кипело внутри. И Зубу очень нравилось, что он стоит и терпеливо ждет с протянутым ножом.
«Про Кешу, рядового Князя» — первая книга художественной прозы сытывкарского журналиста Петра Столповского. Повесть знакомит читателя с воинским бытом и солдатской службой в мирное время наших дней. Главный герой повести Кеша Киселев принадлежит к той части молодежи, которую в последние годы принято называть трудной. Все, происходящее на страницах книги, увидено его глазами и прочувствовано с его жизненных позиций. Однако событийная канва повести, становясь человеческим опытом героя, меняет его самого. Служба в Советской Армии становится для рядового Князя хорошей школой, суровой, но справедливой, и в конечном счете доброй.
Драматические события повести Петра Столповского «Волк» разворачиваются в таёжном захолустье. Герой повести Фёдор Карякин – из тех людей, которые до конца жизни не могут забыть обиду, и «волчья душа» его на протяжении многих лет горит жаждой мести...
Когда в последнее сентябрьское воскресенье Вика с отцом отправилась погулять в центр города, ей даже в голову не могло прийти, что домой она вернется гордой хозяйкой самого лучшего в мире пса — рыжего боксерчика Фрэда с висячими бархатными ушками…
В августе 42-го герои повести сумели уйти живыми из разбомбленного города и долгие месяцы жили в эвакуации, в степном заволжском селе. Но наконец в апреле 1943-го сталинградские дети стали возвращаться в родной дом и привыкать к мирной жизни — играть, дружить, враждовать, помогать друг другу и взрослым.
«Встретимся на высоте» — третья книга тюменской писательницы для подростков. Заглавная повесть и повесть «Починок Кукуй», изданные в Свердловске, уже известны читателю, «Красная ель» печатается впервые. Объединение повестей в одну книгу не случайно, ибо они — о трех юных поколениях, неразрывно связанных между собою, как звенья одной цепи. Тимка Мазунин в голодные двадцатые годы вместе с продотрядом заготавливает хлеб в глухих деревнях одной из уральских волостей и гибнет от рук злобствующих врагов.
«Я всегда хотел убить небо, с раннего детства. Когда мне исполнилось девять – попробовал: тогда-то я и познакомился с добродушным полицейским Реймоном и попал в „Фонтаны“. Здесь пришлось всем объяснять, что зовут меня Кабачок и никак иначе, пришлось учиться и ложиться спать по сигналу. Зато тут целый воз детей и воз питателей, и никого из них я никогда не забуду!» Так мог бы коротко рассказать об этой книге её главный герой. Не слишком образованный мальчишка, оказавшийся в современном французском приюте, подробно описывает всех обитателей «Фонтанов», их отношения друг с другом и со внешним миром, а главное – то, что происходит в его собственной голове.
Известный детский писатель, автор всеми любимых книг «Дядя Фёдор, пёс и кот», «Крокодил Гена и его друзья» с присущим ему юмором и авторскими комментариями рассказывает детям русские народные сказки.