Дорога соли - [69]

— Хороший вопрос, — заметил он. — Когда-то мы все были единым народом. Берберы жили по всей Северной Африке, от Марокко на западе до Египта на востоке. Когда римляне завоевали Магриб, часть местного населения капитулировала перед ними, другие продолжали сопротивляться, а кое-кто отступил в пустыню. Это были туареги. Там, живя вне политических границ и всякой верховной власти, они ухитрялись избегать даже бедуинских набегов, а потому сумели сохранить корни нашей культуры, включая древний алфавит. Теперь они единственные хранители письменности тифинаг, в частности древнейшей его формы, как в вашем амулете.

— Вы уверены, что надпись древняя?

— По форме и стилю исполнения амулет традиционный, я не сомневаюсь в этом. Что же касается туарегов, то не забывайте, что их образ жизни почти не менялся целое тысячелетие, до самого недавнего времени. Но последние поколения сильно пострадали от засухи, голода и преследований. Число туарегов значительно сократилось. Разумеется, современный мир оказал на них некоторое влияние. Говоря, что ваш амулет древний, я имею в виду, что его узор и форма выглядят как у древних, они передаются поколениями кузнецов от отца к сыну в течение веков. Так что вашему ожерелью может быть тысяча лет, сотня и даже меньше. Точно сказать пока трудно. Я узнаю этот узор, но хорошо бы выяснить что-нибудь о его происхождении. Тогда можно будет наверняка определить возраст этой вещицы. Впрочем, записка внутри. Может быть, она что-нибудь и подскажет. Вот тут-то нам и пригодится Лаллава.

— А-а, Лаллава, — сказал Азаз, и я поняла, что упоминание этого имени в высшей степени обрадовало его. — Лучше ее никто в мире не умеет готовить мсмен![52]

Лаллава. Это имя я уже слышала, ну да, во сне, причем не раз. Сердце мое сжалось.

Мы постучали в дверь, но Лаллава нам не ответила. Таиб подошел к окну, стал вглядываться в стекло и громко звать ее по имени.

— Она уже совсем плохо слышит и в последнее время много спит, — сообщил он мне.

Но как Таиб ни стучал, как ни кричал, никто ему не ответил.

Мы зашли с задней стороны ее маленького домика, сложенного из сырцового кирпича и выкрашенного, как и все остальные строения по соседству, той же терракотовой краской. За загородкой было пусто. В пыли валялись куриные перья, засохший козий помет, но самих животных не было и следа, если не считать затхлого запаха, висевшего в жарком дневном воздухе.

Азаз нахмурился и что-то сказал Таибу.

Тот покачал головой и пояснил:

— Куда-то пропали животные, а она ими очень гордилась. Тут что-то не так. Пойду поищу Хабибу. Она должна знать.

— А кто это — Хабиба?

Интересно, мне показалось или он на самом деле несколько замялся?

— Да так… одна родственница, — ответил он наконец. — Наша с Азазом. Лаллава когда-то жила в ее семье.

Мы вернулись обратно в селение, покинутое жителями, проехали мимо административных зданий, разрисованных подрывными граффити, пересекли площадь и встали в тени стены, также покрытой яркими рисунками, только теперь это были персонажи диснеевских мультфильмов, знаменитые футболисты и изящная вязь арабских букв.

— Хабиба здесь преподает, — пояснил Таиб, когда мы снова выбрались на воздух.

Дневное солнце било нам в затылки, словно молотком, и несколько запоздало мне пришло в голову, что я уже несколько часов ничего не ела, а главное, не пила. Таиб подошел и молча, не спрашивая разрешения, обнял меня за талию, как бы желая помочь мне идти с больной ногой. Я разинула было рот, чтобы протестовать, но передумала. Ведь он делал это из добрых побуждений, да и тень на школьном дворе манила своей прохладой. Но сознание его физической близости смущало меня. Наши бедра тесно соприкасались, я ощущала его крепкие руки и крутые плечи, а также жар тела под хлопчатобумажной рубашкой.

Азаз перегнал нас и первым подошел к двери в школу — небольшое сборное здание с крыльцом, к которому вели несколько шатких деревянных ступенек. Он исчез в темноте коридора, и через мгновение я услышала уже привычное для меня стаккато — отрывистую берберскую речь, сопровождаемую громкими восклицаниями и смехом. Таиб помог мне взойти по ступенькам и ввел в гостеприимную сень коридора.

Несмотря на довольно позднее время, в единственном помещении теснилось не менее тридцати, а то и все сорок детей самого разного возраста. При виде иностранной туристки, к тому же подпрыгивающей при каждом шаге, все они как один отчаянно заулыбались, сверкая в полумраке комнаты поразительно белыми зубами. Самые маленькие глазели на меня не отрываясь, с откровенным восхищением, не вынимая пальцев изо рта. Другие выкрикивали что-то совершенно непонятное и без остановки смеялись. Наконец их учитель, сухощавый человек с большими серьезными глазами, в коричневом пыльном халате, похожий на нищенствующего монаха, знаком заставил их замолчать и успокоиться. Те подчинились, и в классе установился некоторый порядок. Потом он повернулся к Таибу с Азазом, и все трое затеяли жаркую оживленную дискуссию.

Я осмотрелась. Когда глаза привыкли к свету, мне показалось, что все детишки в классе были совсем разные. В Тафрауте, всего в двух часах езды на машине, они выглядели более или менее одинаково: кожа цвета кофе с молоком и блестящие черные волосы. Здесь же были представлены самые разные оттенки, кроме разве что самых светлых европейских тонов. Глазки одной девочки напоминали ягоды терновника. В своем светлом платочке, с бусинками-сережками в ушах, она выглядела такой же хорошенькой, как арабская принцесса. Кожа малышки была совсем светлой, прямо как у меня зимой. Зато ее соседка оказалась черной, как эбеновая древесина, с круглой, как шар, головкой, жесткие волосы заплетены в какие-то очень сложные и тугие косички. Рядом с ней стоял совсем еще маленький мальчик, наверное лет шести, почти вполовину моложе ее и ниже ростом, с острыми скулами и тонкими чертами лица, столь характерными для местных берберов. За ним пристроилось совсем миниатюрное создание, прямо эльф неопределенного пола. Он непрерывно вертел наголо обритой головой, только из темечка росла единственная длинная косичка. Двое мальчишек щеголяли в обвисших футболках явно с чужого плеча, но почти все остальные были одеты в традиционные халаты бледно-голубого и горчичного цвета.