Дорога смерти - [38]

– Патрули в штатском, которые мотаются туда-сюда. Усиленные посты ГИБДД, до которых эта банда толком и не доезжает даже, судя по всему. Но там сутками пашут десятки людей. В этом – есть смысл?

Рябцев не ответил. Вместо этого молча протянул руку. Поняв жест, Бегин вручил ему пачку. Там оставалась одна сигарета, но, поколебавшись. Рябцев взял ее. Самокрутку на ветру на трассе было сооружать очень несподручно.

– Искать смысл хоть в чем-то – самое тупое занятие на свете, – сказал Бегин, глядя вдаль, за горизонт, куда уходила трасса и где крохотными точками исчезали автомобили. – Потому что все вокруг не имеет смысла.

– В принципе – вообще все? – после отстранения Бегина от ведущей роли в расследовании Рябцев осмелел настолько, что не удержался и добавил: – Ты, прости, гонишь, что ли?

– Нет. Просто размышляю, так сказать. Мы рождаемся, жрем, взрослеем, убиваемся из-за неудачной любви или сломанной карьеры, – Рябцев нахмурился при этих словах, ощутив, что это может быть камнем в его огород. – Потом умираем. И так по кругу. А в перерывах между всеми этими увлекательными делами пытаемся понять, кто мы и зачем все это надо. Потом умные люди придумали религию, которая должна все объяснять. Должна объяснять, в чем смысл. Но вопросов стало еще больше. Мне кажется, фишка в том, что смысла просто нет. Я имею в виду, смысла по эту сторону… по эту сторону жизни, что ли.

– И это говорит следак. Ты не наркоман, случаем, нет? – проворчал Рябцев, настороженно косясь на Бегина. Но поняв, что сейчас он уже перегнул палку, Рябцев поспешно заговорил снова: – И что за беспредел был бы, если бы все считали так, как ты?

– Можно вопрос. У тебя никогда не было ощущения, что жизнь твоя когда-то свернула как-то неправильно. В душе ты понимаешь, что ты не такой, каким жизнь пытается тебя выставить? Что все это какая-то хрень, от которой можно, иногда так кажется, отгородиться, закрыть глаза – и восстановить нормальную картинку?

Такие мысли Рябцева пару раз посещали, поэтому он подстраховался и промолчал.

– Говорят, что вселенная не имеет конца и начала, – сказал Бегин. – Такая вот вся бесконечная. А ведь то же самое можно сказать и о пустоте. Пустота уж точно не имеет ни конца, ни начала. По мне, так во всех учебниках нужно вычеркнуть слово «бесконечность» жирным фломастером. – Бегин зачем-то показал, как это следует делать. – Есть только пустота. Мне очень нравится эта идея. Просто все мы сутками напролет галдим, орем, ругаемся или смеемся. Всю свою жизнь с первого дня до последнего делаем все, что в наших силах, чтобы только не замолчать на секунду. Потому что тогда мы услышим ее. И вот мы едем на нашей планете, как на машине, по такому большому великому Ничто. Крупинка горластого безумия в бесконечной пустоте…

Бегин щелчком пальца отправил окурок вперед. Тот описал большую дугу и приземлился на кромке асфальта у обочины в паре метров впереди.

– Поехали, – поднявшись, как ни в чем не бывало бросил Бегин. – Заедем в какой-нибудь магазинчик. Мне нужно купить сигареты.

Это было небольшое строение из красного кирпича, нелепо торчавшее у очередного съезда с М-4 к очередному поселку – первые дома населенного пункта виднелись сразу за жидкой полосой деревьев. Над входом в сооружение висела длинная выцветшая вывеска, на одном конце которой красовалась блеклая надпись «Магазин», а на другом можно было различить слово «Закусочная». Два в одном. Внутри заведение представляло из себя не менее убогое зрелище: тесная клетушка примерно пять на четыре метров, магазинный прилавок с решеткой, в которой около кассы было изготовлено окно с открывающейся створкой, и три замызганных, в пятнах и струпьях, пластиковых столика с такими же стульями.

– Пачку сигарет, – бросил Бегин, просовывая в окно купюру, и назвал марку.

Чтобы поразмять затекшие ноги, в магазин забрел и Рябцев. Продавщица, с холодным безразличным видом вручив Бегину сигареты и сдачу, обратила такой же взгляд на опера.

– Вам что?

Но тут же ее лицо изменилось. Продавец расширила глаза и осторожно, словно не веря, произнесла:

– Володя? Ты?

– Оля? – Рябцев практически потерял дар речи, узнав в сухой продавщице придорожной забегаловки свою одноклассницу. – Надо же! Ты как тут…? Ты здесь работаешь, что ли? С ума сойти. Я тебя никогда тут не видел.

– Не знаю почему, – улыбнулась Ольга. – Я три года здесь уже торчу, каждый день.

– Три года? – в памяти пробежали даты, и все стало понятно. Последние три года Рябцев как раз провел в подвале, и повода захаживать в магазины на трассе в 20 километрах от дома и от УВД у него просто не было. – офонареть… А ты же это… Ты же в свое время уехала куда-то? Разве нет? Я слышал что-то такое.

– Долгая история, – она отмахнулась. – Ты-то как? Работаешь? Все там же?

– Работаю, – Рябцев не удержался и покосился на Бегина. – Пытаюсь, в смысле.

Бегин намек понял. Распечатывая сигаретную пачку, он вышел из закусочной. Рябцев удовлетворенно проводил его взглядом и, довольный, повернулся к Ольге. Она изменилась за те восемь-девять лет, когда он видел бывшую одноклассницу в последний раз. Но женщина все еще была хороша. Когда-то по ней сходила с ума вся мужская половина их «в» класса. Пролетевшие годы отпечатались мелкими и еле заметными морщинками на ее лице, глаза не были такими светящимися и вечно радостными, как когда-то. Но в остальном это была та самая Ольга.