Дорога превращений. Суфийские притчи - [52]

А наши души – каковы они?

Не дикобразу ль странному сродни?

Лишь обретая пользу от битья,

Они идут к вершинам бытия:

Так, принимая муки от людей,

Пророки становились всё святей.

И вновь дано страдать нам и болеть,

Чтоб новые ступени одолеть…

Осел и кони

Притча иллюстрирует бессилие человеческого разума в выборе наиболее предпочтительного образа жизни. Осел (изображающий, как и в других притчах, недалекого и нестойкого в вере человека) перестает роптать, как только видит плачевную судьбу тех, кому до этого завидовал. Человек, по мысли Руми, должен быть довольным и благодарным, полагаясь во всем на волю Создателя.

Д. Щ.

Осел и кони

В арбу запряжен, на судьбу свою зол,

Служил водовозу несчастный осел.

Все тоще он делался день ото дня,

Мечтая отведать хоть раз ячменя.

Но снова и снова побои вкушал,

И сеном питался, и еле дышал.

Раз царский конюший, взглянув на осла,

Посетовал: «Как его жизнь тяжела!

Мне жаль его, видеть без слез не могу,

Как он, словно месяц, согнулся в дугу!

Уныло ответил ему водовоз:

«Где ж денег мне взять на ячмень? Вот вопрос!»

А тот: «Я в конюшне на несколько дней

Его поместил бы меж царских коней:

Там ждет его счастье – ячмень и овес!»

И рад был осла подкормить водовоз.

Вот в конском раю очутился осел:

Там вдоволь еды, чисто выметен пол,

Коням обеспечен покой и уют,

Их холят и моют, скребками скребут…

Едва их блаженство осел увидал,

Как волю обиде и ропоту дал:

«Создатель! Ты их и меня сотворил,

Но благом великим ты их одарил,

А я лишь страдаю и воду вожу,

Удары вкушаю и в землю гляжу.

На тяжкие муки обрек ты меня,

А их осыпаешь дождем ячменя!»

Но в ту же минуту, заслышав трубу,

Коней оседлали с врагом на борьбу.

И многие кони последний удел

Нашли среди копий, и сабель, и стрел.

А те, что едва уцелели в бою,

Страдали, вернувшись в конюшню свою:

Их крепко связали, чтоб резать, колоть,

И долго терзали их бедную плоть.

Из них наконечники стрел извлекли,

Каленым железом им раны прижгли,

И, связанных бросив, надолго ушли,

И плакали кони, и встать не могли.

«Прости меня, Боже, – промолвил осел, —

Я вижу, мой жребий совсем не тяжел:

Не стану я больше роптать на судьбу,

Согласен возить я до смерти арбу,

Тепла не прошу, ячменя мне не надо,

Но только избавь от подобного ада!»

Мясо и кот

Указания «почтенного мужа» – высшего «Я» (человеческого духа, проявляющего свою волю через интуицию, разум, совесть) нарушает «жена» – душа человека (сфера эмоций и себялюбивых желаний), которая не в меру притязательна – «неслыханная обжора». Однако «жена» пытается свалить вину на «кота» – естественные потребности плоти, животные инстинкты. Обман раскрывается путем «взвешивания» (рассуждения): функции и свойства плоти («вес кота») остаются одними и теми же, и она для поддержания своей жизни не нуждается в совершении грехов.

Д. Щ.

Мясо и кот

Один почтенный муж, себе на горе,

Женился на неслыханной обжоре,

Чей мощный аппетит не знал предела:

Она, едва насытясь, снова ела.

Вот как-то муж приносит мясо ей:

«Сегодня в дом я приведу друзей,

К приходу их баранину сготовь,

И пусть у нас на ужин будет плов!»

Но, плов сготовив, не смогла жена

Гостей дождаться: съела все до дна!

И вот под вечер муж друзей привел:

«Жена, где плов? Скорее ставь на стол!»

«Увы, – супруга в слезы, – мяса нет,

Оно коту досталось на обед.—

Гляди, как он гуляет, сыт и весел!»

«Что ж, – молвил муж, – сейчас его мы взвесим!»

И не успела та раскрыть и рта,

Как на весах увидела кота.

Вот взвешен кот: «А нет ли здесь обмана? —

Вскричал супруг, – ведь весит кот полмана,

Но мясо тоже весило полмана,

И потому, жена, мне знать желанно:

Коль мясо на весах, то где же кот?

А если кот – где ж мясо, в свой черед?..»

Украденная змея

В данной притче «заклинатель змей» – это суфий, смиривший свой нафс, но сожалеющий о таком последствии аскетической практики, как утрата полноты земных чувств («потеря змеи»): «А я молился, чтоб змея нашлась». Однако, став свидетелем судьбы человека, духовно не возрожденного («вора»), который «лишился жизни» из-за своих страстей, суфий перестает сожалеть о потере («теперь я рад, что жизнь сберег свою»).

Д. Щ.

Украденная змея

Однажды вор, вмешавшись в толчею,

У заклинателя украл змею:

Видать, хотел продать ее, да жаль, он

Лишился жизни, той змеей ужален.

Узнал об этом заклинатель змей

И молвил: «Бог, по милости Своей,

Меня избавил, жив остался я:

Как видно, обезумела змея!

А я молился, чтоб змея нашлась,

И горько сетовал, что не сбылась

Моя мечта – вновь обрести змею…

Теперь я рад, что жизнь сберег свою!..»

…О, как мы часто молимся о том,

Что обернется болью и вредом,

И с плачем к небу простираем руки,

Самим себе вымаливая муки!..

Клад

Сюжет данной притчи широко распространен в фольклоре разных народов. У гностиков первых веков н. э. Египет был символом материального мира, а «пребывание в Египте» означало ниспадение души с небес на землю и забвение ею своей бессмертной сущности (ср., например, гностическую сирийскую «Песнь о жемчужине»). Суфийский вариант притчи несколько иной: ради познания самого себя («все нужное нам скрыто близко от нас») мюрид обращается к «внешнему» свидетельству шейха («стража»), который вначале обращается с ним сурово («преграждает дорогу ему»), и лишь затем дает жизненно важное наставление. Самому шейху способность направлять