Дорога на высоту - [78]

-- Н-ка, -- спрашиваю я, -- приятно было сознавать себя такой важной для страны персоной?

-- Еще бы! Я весь лопался от гордости -- вдруг оказался таким нужным и таким значительным.

Я подумала, что в каждой шутке, и в самом деле, всегда есть доля правды, но говорить этого не стоило, у нас царила мирная атмосфера за столом переговоров. Мы все еще сидели, я спрашивала, слушала, они охотно рассказывали.

-- Что вы делали, когда ребята уехали?

-- Продолжали добиваться, искать управы. Писали.

-- Н-ка по натуре бунтарь, -- сказала А. серьезно, -- он не мог спокойно ждать.

-- А ты?

-- Что я? Я человек смирный, тихий. Могу только поддерживать.

-- Вы продолжали работать?

-- Конечно, а как же было жить? Но с той работы пришлось уйти, чтоб не оставаться таким секретным.

-- Странно, я никогда не встречал твоих статей, -- вдруг сказал муж. Он стоит поодаль, курит и в разговоре почти не участвует.

Н.Н. пожимает плечами:

-- Что делать? Я твоих тоже не встречал. -- Он говорит как будто безразлично, но я чувствую -- ему неприятно то, что сказал муж.

-- Вот видишь, мы с тобой в одинаковом положении.

Ничего в этом нет удивительного, что не встречали. Когда-то муж и Н.Н. работали вместе, потом разъехались, углубились в разные области техники. Наука развивалась, их научные интересы разошлись. Но я не хочу, чтобы сейчас, после тридцати лет разлуки, разошлись мы. И спрашиваю мирно:

-- У тебя много научных работ?

-- Есть кое-что, -- он опять говорит внешне небрежно, но ему приятно, что я спрашиваю, я чувствую это. -- Несколько десятков статей и три книги. Многие, правда, в соавторстве с начальством. В частности, с К.

-- Почему именно с К?

-- Он стал директором нашего института, когда заводское бюро преобразовали в институт.

-- О! Оказывается, К. -- талант.

-- Чтобы стать директором института, таланта как раз и не надо было иметь, как раз наоборот. Или ты этого не знаешь? -- Это опять муж вмешался в разговор.

-- Но К. был не самый плохой вариант, -- заметил Н.Н.

Я помню К. Он появился у нас на заводе за год или два до того, как мы уехали. Он был высокий спортивный молодой человек приятной наружности. Уже тогда он казался удачливым парнем.

Я помню... Н.Н. подсаживался к нему, к его столу, смотрел, что тот делает. Помогал. Наставлял. Подсказывал.

Может быть, Н.Н. не чувствовал этого, а я замечала. К. принимал помощь внимательно и спокойно -- без благодарности. Его пестуют -- это вполне естественно. Но Н.Н. и не ждал благодарности. К. был птенец, только-только вылупился из институтской скорлупы, а Н.Н. у нас уже был корифей.

-- К. -- молодец, -- говорил тогда всем Н.Н., -- соображает.

...Странно... Я, кажется, начинаю вспоминать то, чего не знала. И видеть то, чего не видела. Перед глазами кабинет, большой и комфортно обставленный, без излишеств, но дорого и со вкусом. За в меру большим столом сидит человек, у него незнакомое мне лицо, но я знаю, что это К., директор института. Он не очень надут и не очень кичится тем, что сидит за этим столом, но во всей его внешности -- уверенность, спокойная какая-то легкость. Словно этот кабинет -- его рубашка, в которой он родился.

Перед ним стоит другой человек, этого человека я знаю, у него лицо Н.Н., только еще того, молодого Н.Н.

-- Нет, нет, -- говорит сидящий за столом, -- к сожалению, мы не можем этого сделать. -- Говорит он не грубо, в голосе его, в самом деле, сожаление, но он -- отказывает. Значит, тот, кто стоит, о чем-то просит, что-то ему нужно.

К. это или не К.? Я не знаю точно. Может, вовсе это не он, а второй, кого я вижу, не Н.Н., а кто-то на него похожий. Хозяин кабинета сидит и не предлагает сесть человеку, похожему на Н.Н. Возможно, он вообще такой -- ему нравится, когда перед ним навытяжку, может, у него просто нет времени, он человек занятой, а если посетитель опустится на стул, аудиенция может затянуться. Но стоящий продолжает на чем-то настаивать, и ответ звучит уже более жестко:

-- Нет, это невозможно.

Господи, я, кажется, читаю мысли того, кто стоит.

-- Все. Уеду. Вот возьму и уеду, хватит, достаточно меня потребляли.

Эта мысль вспыхивает, словно молния, она -- убежище, она -- спасение, она делает стоящего независимым от человека, сидящего за столом. И от всех, сидящих за такими столами. "Вот уеду, и живите вы здесь без меня, и попробуйте что-нибудь сделать сами".

Я встряхиваю головой, отгоняя видение. Ничего этого не было. А может, было? Я много видывала в той стране таких кабинетов и таких изящно-уверенных людей за столами. За большими столами.

И таких, как Н.Н. тоже встречала.

Было -- не было. Но могло быть? Могло?

Я возвращаюсь из мысленного путешествия по директорским кабинетам далекой страны на уютную кухню наших старых друзей и слышу голос мужа:

-- Да, я как-то просматривал новинки и встретил книгу К.

-- Ты ее смотрел?

-- Нет, не было времени.

-- Жаль. Там, в самом начале, он ссылается на меня, на мои работы, и выражает благодарность.

-- Тебе?

-- Да. Конечно.

А мне почему-то вдруг становится ужасно жаль Н-ку, такое вот странное я испытываю к нему чувство -- жалость. И не знаю, что сказать, и полминуты молчу. А потом опять спрашиваю: