Дорога на Стрельну - [5]

— Книги я люблю. Только не все. А такую мерзость, как ваш «Майн кампф», или тому подобную дрянь за книги не считаю.

— Я тоже не в восторге от этой книги. Но во многом фюрер оказался прав. Во всяком случае, под его руководством Германия поднялась из праха и побеждает. Всех побеждает. И вас тоже.

Это заявление немца меня взорвало. «Враг, самый настоящий враг. Закоренелый гитлеровский последыш».

— Ну вот что, — сказал я твёрдо. — Клади оружие, фашист, или пара пуль тебе обеспечена. Считаю до трех. Раз, — произнёс я. — Два…

И в этот момент на улице, со стороны сада, под самым окном разорвалась мина. Немец охнул, схватился руками за голову и присел.

Не теряя ни секунды, я вбежал в проход между стеллажами, где он находился, навалился на него сверху и ударил рукояткой пистолета по голове. Он повалился на бок.

Переложив его парабеллум в свой карман и заткнув ТТ под ремень, я отстегнул его пояс и связал немцу ноги. Потом я переложил в свой карман его записную книжку и две запасные обоймы к парабеллуму. Скомкав два носовых платка, его и свой, я забил ему в рот хороший кляп.

Теперь я мог прислушаться к происходящему вокруг. Я вышел из книгохранилища на лестничную площадку и посмотрел на улицу.

Ружейно-пулемётная стрельба со стороны реки быстро нарастала и приближалась. Отдельные, хотя и более редкие очереди слышались и с востока, с той стороны, куда ушли наши части.

Бой шёл где-то совсем близко. Я увидел двух немецких солдат, тащивших тяжёлый пулемёт — МГ. Они установили его прямо посреди улицы, разлеглись за его щитком и приготовились к стрельбе. Я хорошо видел сверху их спины, раскинутые ноги в сапогах-ведёрках, подошвы которых, словно четыре жирные рыбы, блестели чешуёй широких заклёпок.

Загремели выстрелы. Я услышал «ура!». Немецкий пулемётчик откинул затвор и поставил пальцы на гашетку. В тот же миг я нажал на спуск парабеллума. Пулемётчик дёрнулся и уронил голову.

На улице показалась беспорядочно бегущая толпа немецких солдат. Некоторые из них падали, скошенные пулями. Другие на мгновение останавливались, чтобы дать очередь туда, назад, в своих преследователей.

Я высунулся из окна и посылал в фашистов пулю за пулей. Один из них заметил меня, поднял автомат и полоснул по окнам второго этажа библиотеки. Я успел вовремя броситься на пол.

Поднявшись снова к окну, я увидел, что стрелявший в меня фашист, раскинув руки, лежит на мостовой, а возле него стоит Ковригин, размахивая немецким автоматом. Голова Ковригина была перевязана, а его фуражка, сбитая на самый затылок, держалась на ремешке.

— Данилов! Санька! Жив? — хрипло кричал Ковригин.

— Жив я, ребята, жив! У меня тут пленный. Давайте сюда.

Ковригин и два красноармейца кинулись в дом.

— Ну, ты даёшь, переводчик! — сказал Ковригин, вытаскивая немца из-под стеллажа. — Гляди-ка, ребята, лейтенант! Тебе за него, Данилов, орден дадут… А ну, шагом марш! — скомандовал Ковригин пленному, стукнув его для ясности ребром ладони по шее.

— Ребята, а как же книги? Вот я тут отобрал… Про замечательных людей!

— Мы сами — замечательные люди, — уверенно заявил Ковригин. — Айда!

Я запихал под гимнастёрку и взял под мышку несколько первых попавших под руку томов и побежал вслед за своими.

Машина тронулась и понеслась на предельной скорости. Пленный сидел с кляпом во рту и со связанными за спиной руками, прислонясь плечом к правому борту.

— Ну что? Видишь, как вышло?! — сказал я ему. — А ты требовал, чтобы я тебе в плен сдался.

Я вытащил у него кляп изо рта.

— Не повезло мне, — вздохнул он. — Скоро наша победа, а меня расстреляют…

— Будешь вести себя разумно — не расстреляют, — сказал я. — А насчёт вашей победы — ей не бывать! Через недельку мы вас остановим по всему фронту. А ещё через неделю-другую погоним вспять. Месяца через три-четыре будем в Берлине. Это я тебе крайний срок называю!

Пленный усмехнулся:

— Через неделю вермахт будет в Ленинграде. Ещё через месяц падёт Москва. И тогда все. «Руслянд капут».

— Чего он там брешет? — спросил Ковригин, ехавший на подножке.

Я не стал переводить ему то, что сказал немец, а махнул рукой и прекратил этот бессмысленный спор.

Машина наша ехала быстро. Наконец мы проскочили мост через реку Воронку. На восточном её берегу возводился новый рубеж обороны. И справа и слева от моста, насколько мог видеть глаз, шли работы: рыли окопы, строили блиндажи и орудийные позиции, слышались голоса команд, раздавались звон пил, стук топоров.

Немец снова ухмыльнулся:

— Такая речушка! На полчаса боя.

Посмотреть на пленного немецкого офицера к штабу дивизии сбежалось человек тридцать. Через несколько минут Ковригин и я стояли перед командиром дивизии — генералом Любавиным. Здесь же в блиндаже находились комиссар дивизии и начальник штаба.

Ковригин кратко доложил обстоятельства нашей задержки возле библиотеки. Свой доклад он закончил словами:

— Как хотите, товарищ генерал, а за этот подвиг Данилову следует медаль выдать.

— Что ж, пожалуй, — согласился комиссар. — Немец вроде бы полезный.

— Доложите сами, как было дело, Данилов, — приказал генерал.

Я рассказал все в подробностях, не утаив ничего о своих колебаниях — стрелять в немца или не стрелять.