Дорога на Берлин - [86]

— Вот сейчас, — зашелестел в толпе тысячеустый шепот, — сейчас от государыни помилование придет.

Палач нажал рукой на плечо Мировича. Тот медленно опустился на колени, на мгновенье поднял взор к освещенному тусклым солнцем небу с быстро бегущими облаками и положил голову на деревянный обрубок. Все люди, сколько их ни было, затаили дыхание. Был слышен только мерный бой барабана да храп чьего-то встревоженного коня. Палач поднял топор…

Раздался глухой, тяжкий удар, на который толпа ответствовала протяжным стоном. Левой рукой палач высоко поднял отрубленную голову. Необозримое море народа всколыхнулось, рванулось вперед и тотчас отхлынуло обратно. От сильного движения мост заколебался; перила с треском обвалились вниз.

…Расходились торопливо, в молчании. Матери кутали детей платками и полушалками, бранили погоду.

Под мостом, немного в стороне от растекающегося людского потока, высокая женщина прижала к себе бурно рыдавшую красивую девушку.

— Дитятко мое… золотко… И зачем только пошли? Говорила тебе: не ходить бы…

— Катерина! Катенька! Да пойми ты: ведь он так жить хотел… счастья искал…

— Разве так его ищут? Не плачь, горемычная! Ему не помочь уже. Бешеный он человек был… Может, в том мире покой найдет. А ты о себе подумай.

— Какая же моя жизнь… Пусто мне в жизни.

Катерина молча гладила ее склоненную голову. В этот момент кто-то тихо и спокойно сказал подле них:

— Здравствуйте! Мы вас давно приметили, да пробраться через народ не могли.

Катерина, светло улыбаясь, посмотрела на Ивонина. Ольга тоже подняла свои, еще мокрые от слез глаза — и вдруг вся вспыхнула: рядом с Ивониным стоял Шатилов.

Они давно не виделись: через несколько дней после переворота государыня послала его с поручением в Вену. Видно, он только что вернулся, может быть, этой ночью. Иначе она знала бы о его приезде. «А, может быть, он не зашел? Может, в дальнем краю нашел другую?» мелькнула вдруг у нее мысль.

Ивонин с Катериной отстали, и Ольга пошла вдвоем с Шатиловым. В шумной толпе, где все были заняты только собою, она чувствовала себя одинокой и слабой и невольно придвинулась к своему спутнику.

— Ольга Евграфовна! — тихо сказал Шатилов. — Я понимаю, как вам тяжело. Вы ведь, кажется, встречали поручика Мировича после того, как мы здесь же с ним познакомились. На что уж я на войне к смерти приучен, а зрелище казни и меня в дрожь привело.

Стараясь подавить еще не утихшие рыдания, она смотрела на него. Он стал мужественнее, лицо его загорело, фигура сделалась шире.

Бурлящая, спешащая толпа едва не разъединила Ольгу и Шатилова. Инстинктивно она ухватилась за него. Он взял ее под руку и повел, раздвигая перед собою толпу.

Было приятно отдаться его твердой руке и шагать, шатать…

— Семь лет назад, когда мы здесь свиделись, кто мог знать, что и ему уготован столь ужасный жребий! — Шатилов вдруг наклонился и посмотрел ей в глаза. — Ольга Евграфовна! Он люб вам был?

Разве она сама знала это? На мгновенье ее пронзила мысль о человеке, позавидовавшем когда-то горькой славе возводимого на эшафот. Захотелось назло крикнуть: «Да, люб!» Но что-то вдруг поднялось в ее надломленном, сиротливом женском сердце: достижения, удачи, успехи. И, склонив голову она прошептала:

— Жалко мне его! Так жалко, как брата родного. — Две крупные слезинки выкатились у нее из глаз и медленно поползли по щекам. — А любови к нему не было. Да что обо мне говорить! Вы о себе скажите, Алексей Никитич. Ваша судьба моей больше.

— Ольга! — сказал Шатилов, и губы его вдруг дрогнули. — Родная вы моя! Судьба моя давно решена. Еще в тот год, как я вас в Малиновке увидел. С тех пор я, может, и доброй жизнью живу, да не такой, как хотелось бы.

Ольга слушала, боясь проронить хоть слово. «Значит, любит… Не забыл… Милый, хороший…»

— Оля, — сказал вдруг Шатилов незнакомым ей, жестким, суровым тоном, — не могу я больше так. Скажи, как решаешь: либо мне отказаться от тебя навеки, либо своей назвать…

Он наклонился к ней, она почувствовала на щеке его горячее дыхание.

— Мне тебя отец твой завещал, — проговорил он тихо, почти со стоном. — Моя ты… Тоской моей по тебе во все эти годы вымолил я у бога счастье. Ты — мое счастье. Одна ты. Так ведь? Скажи скорее. Будешь женой моей?

Таким она еще никогда не видела его.

— Буду, — прошептала она, потупившись.

Он взял ее под руку, прижал к себе, и они медленно пошли дальше, тесно прижавшись друг к другу.

В эту минуту подле них раздался голос Катерины:

— Насилушку пробились… А что мне, Олюшка, Борис Феоктистыч рассказать обещается!.. — Как всегда, когда Катерина бывала с Ивониным, она вся точно сияла, и Ольга с нежностью глядела на нее.

— Я хочу сообщить Кате то, что узнал за эти месяцы насчет Крылова, — сказал Ивонин. — Когда покойная императрица узнала про его действа в Иркутске, она повелела сенату произвести кратчайшим путем следствие. «Надобно, чтобы слезы неповинных поскорее удовольствованы были, а с сим злодеем, несмотря ни на какие персоны, поступлено было», произнесла она. Увы! С ее смертью следствие приостановилось, ибо покровитель Крылова, господин Глебов, вошел в небывалый фавор. По предложению Глебова, сенат лишил Крылова чинов, а в прочем дело с нем постановлено было прекратить.