Дорога издалека. Книга 2 - [85]

Целую неделю Нобат не мог прийти в себя от горя, которое даже высказать было некому. Нобат чувствовал, что словно осиротел. Твердо знал: такого друга, каким был для него Серафим, жизнь ему больше не подарит.

Когда были готовы головные сооружения оросительных систем у всех аулов вдоль трассы нового канала и вот-вот должны были взломать перемычку на плотине возле Керкичи, чтобы первая струйка воды смочила сухое русло, Нобата неожиданно телеграммой вызвали в Бухару. Цель вызова не указывалась, и Нобат сутки в поезде ломал голову: неужели опять новое назначение? Хотелось на месте увидеть плоды своих усилий, осуществление планов. Но солдат партии верен ее приказам.

Лишь в тот момент окончательно поверил он, что тревога напрасна, когда председатель Всебухарского ЦИКа, вызвав на трибуну, сперва приколол ему к гимнастерке орден Красного Знамени республики — на алом шелковом розане серебряный овал со звездой и полумесяцем, а потом вручил орденское свидетельство и долго тряс руку, вспоминая заслуги комэска Гель-дыева в боях за революцию на Лебабе и в Ферганской долине. Спохватившись, Нобат поблагодарил. Щеки у него горели, комок подступал к горлу. Не запомнил, как сошел с трибуны.

В зале ему тоже кто-то жал руку, поздравлял. Кажется, здесь отыскались его соратники по Бухарской операции двадцатого года… Он чувствовал себя будто в тумане, плохо видел и слышал окружающих. Явственней, чем они, вставали в эти минуты у него перед глазами дорогие лица старых друзей — Серафима, Ишбая. Из еще более глубокого прошлого — Александра Осиповича, Феди, петроградских однополчан Василькевича, Никиты Воробцова. Далекие, они навечно с ним, в новых и новых битвах ради полного торжества революции, которую вместе начинали, вместе обороняли и несли на своих плечах все дальше, из края в край…

Свершение

Январской бесснежной ночью телеграф принес в районный центр невыразимо-горестную весть: скончался Ленин.

Уже на рассвете красно-черные флаги заколыхались над домами, мазанками, юртами. Без зова люди сошлись к зданию райкома, на траурный митинг. Не раз и не два Нобат, Имамкулиев, Эргашев читали с трибуны известие о смерти вождя — об этом просили те, что нескончаемым потоком шли и шли на площадь.

В эти дни десятки дайхан вступили в партию. Был среди них и Сапар, давний друг Нобата в годину горестей и в дни триумфа. Общая беда, тягчайшая утрата еще тесней сплотила массы вокруг коммунистов — боевого авангарда трудящихся.

А летом того же года начались перевыборы Советов и подготовка к пятому Всебухарскому курултаю, которому суждено было стать последним в истории республики. Осенью — национальное размежевание Средней Азии. Об этом знали все. Республики Узбекская и Туркменская были провозглашены в октябре двадцать четвертого года, одновременно с самоликвидацией Бухарской и Хорезмской НСР.

От Керкинского округа — благословенного Лебаба Нобат Гельдыев в числе других был избран делегатом на первый учредительный съезд Советов Туркменской Советской Социалистической Республики. Нобат, как и все делегаты съезда Советов, коммунисты, согласно плану мероприятий по нацразмежеванию, стал одновременно делегатом первого съезда вновь создаваемой Коммунистической партии единого Советского Туркменистана.

С группой делегатов-керкинцев погрузились на станции Самсоново в специальный вагон.

До Кагана никому не спалось. Говорили, спорили. В шахматы играли, причем Нобат оказался далеко не последним среди бойцов. А когда приехали в Каган, всех поразила новость: оказывается, рядом, в Бухаре, на учредительном съезде Советов Узбекистана — Михаил Иванович Калинин. Он же будет открывать съезд в Полторацке.

Февраль двадцать пятого года выдался бесснежный, солнечный, но по-зимнему холодный. С первого взгляда неказистым, скромным представился Нобату тогдашний Полторацк — будущий Ашхабад, с его одноэтажными плоскокровельными домиками, бесконечными заборами вдоль улиц, правда прямых, чистых. Позади заборов — голые ветки невысоких, видать, и в летнюю пору негустых деревьев. Улицы замощены булыжником, по которому звонко цокают подковы извозчичьих лошадей. Ни трамвая, ни автомобилей. Даже до Ташкента далеко, не говоря о Питере.

Однако небольшой опрятный городок в эти дни возбужден, разукрашен флагами, плакатами, портретами вождей. Улицы полны народа, многие — видно, что издалека. Немало всадников, особенно вблизи базаров и караван-сараев. Это — делегаты двух съездов, а также гости из ближайших к городу аулов.

Керкинцев на вокзале встретил представитель оргкомитета партии. Подхватив чемоданчики, заплечные мешки, торбы, двинулись пешком. Путь недалекий — всего квартал до углового кирпичного здания, в прошлом коммерческой службы железной дороги. Напротив, через улицу, парк железнодорожников и клуб, носящий имя Виссариона Телия, машиниста, областного комиссара, которого белые зверски убили в восемнадцатом…

Только расположились — на улице радостный гомон. Стук копыт, конское ржанье, звон уздечек. Оказалось — с северной окраины к центру города движется конная процессия делегатов — посланцев туркменских земель Хорезма. Они за две недели на конях проделали пятисотверстный путь напрямик через Каракумы. И вот — поспели к открытию съезда.