Дорога длиною в жизнь - [21]
Судьба одарила меня невероятным счастьем — до глубокой старости мама была со мной. И когда та же судьба ушибала меня, хотелось покрепче прижаться к маме, будто она могла защитить меня от беды. Она физически ощущала мою боль, словно болела сама. И не было для нее ничего радостнее моей радости.
Мы, взрослые, умудренные жизнью мужчины и женщины, боимся казаться сентиментальными. Я целовала самые нежные на свете мамины руки потихоньку от чужих взглядов и черпала в ней, старенькой и несломившейся, силы, терпение, надежду…
Кто же перечитает страницы щедро прожитой ею жизни, полной волнующих движений души в поисках счастья для своих детей?
…Как удавалось маме в ее преклонном возрасте, с болезнями и столькими катастрофами оставаться веселой, жизнерадостной, с таким удивительным, только ей присущим смехом? Но все это на людях. Видели бы вы ее, когда она была одна со мной, — усталая, больная. Эти горькие, тихие слезы, эти вздрагивающие от подавляемых рыданий плечи. В такие минуты она казалась мне маленькой, беспомощной и безутешной. И было трудно подыскать слова и трудно молчать. Тогда я перебиралась на ее широкую кровать и нежно поглаживала, ласкала, как можно ласкать лишь ребенка.
Мама, которая так любила все живое, уже не в силах была держать не только собак, но и кошек. У нас остались одни птицы, не в клетке, конечно, — за окном. Повесила кормушку для синичек. Зимой прилетают, клюют семечки, сами серые, с желтой грудкой и черной полоской — словно галстук повязан. А весной одно огорчение: они перебираются в лес. Зато летом в лесу раздолье для мамы! Рано поутру можно даже соловья послушать — нет песен красивее! А тут вдруг кукушка, лентяйка, собственного гнезда не совьет, да еще и считает, сколько лет кому жить осталось. Дятел кору деревьев долбит, пропитание добывает. Сорока гостей зазывает. А то вдруг и ворона закаркает — это уж совсем ни к чему.
Так и не знаю, для кого больше раздолья в лесу — для птиц или для мамы.
А потом она приходила домой и писала маслом и лес, и речку, и пруд, чтобы все это увидела я. Взялась за кисть в семьдесят. И писала до конца. Не иссякала ее любовь к жизни. Не терялся с годами вкус к ней. Не убивали удары судьбы. Не увядала красота. Наверное, потому, что она была одарена каким-то внутренним светом человечности.
…Мама вышивала этот ковер, сидя возле меня в больнице. Болела я тяжко, впадая в беспамятство, а иногда оказываясь на пороге смерти. Тогда она бросала свою вышивку и делала для меня все, что велели врачи, и больше того. Она делала тогда для меня невозможное. Она всю жизнь делала для меня невозможное. А врачи заходили поминутно. И вызволили меня из беды, только не знаю, кто больше — врачи или мама. Ночью она ставила у моей кровати три стула, кто-нибудь из больных отдавал одну из своих подушек, и так, одетая и не накрытая, ложилась она на свое жесткое ложе. А ведь ей было тогда далеко за шестьдесят. Она и за восемьдесят оставалась такой же. Но только когда пришло ее время, я не смогла быть рядом. Мои переживания никому не были нужны — нужно было дело, а его не было. Так и будет висеть над моей кроватью вышитый мамой ковер с ярким фантастическим узором, как живой укор моему вынужденному бездействию.
Так вот как это бывает. Закатилось мое солнышко — умерла мама. И нет ни в сердце, ни в голове свободного от печали места. Одна она заполнила меня. Какая-то омертвелость и тупость. И непрерывная тоска. Не можешь даже плакать, лишь душа выворачивается наизнанку. Вот как это бывает…
В смертной тоске по маме думаю бессонными ночами о том, как строить жизнь — одинокой, больной, беспомощной, уже немолодой. Когда хожу на костылях отпущенные судьбой десять минут, непременно подхожу к цепной собаке, ласкаю ее, а она умудряется облизать мне не только руки, но и лицо. Собачница по натуре, я, видимо, в эти минуты нахожусь в ее состоянии. Она, прикованная цепью к будке, мечется в стремлении обрести свободу — я задыхаюсь от тоски в своих четырех стенах. Не вижу выхода. И хочется скулить по-собачьи…
…Демон продолжает свое черное дело — сильнейшее обострение. Боль, пронизывающая, острая, нестерпимая, не отпускает меня ни днем, ни ночью. И, как всегда, ее нечем успокоить. Окончились мои короткие прогулки, когда можно было уткнуться лицом в собачью шерсть. Единственный человеческий голос — мой приемничек. А мне л ю д и нужны…
Сегодня полгода, как нет мамы…
Вот она еще дома. Врачи, один за другим, с беспощадностью шепчут, оглушая меня: рак, рак, рак. Запущенный. Распространенный. Она слабеет и худеет на глазах. Мы присаживаемся «на дорожку», прощаемся, ее увозят в больницу. Добиваюсь свидания — меня ввозят в палату на каталке. О, это изможденное тело, скорбное лицо, молящий взгляд! Ни звука о болезни, ни жалобы, ни стона. Терпит свои муки тихо, мужественно, одиноко, оставаясь самой собой. До последней минуты сохраняет ясный ум и память. «Прошу тебя, доченька, не приезжай больше». Не хочет, чтобы я видела ее страдания. Моя ласка не помогает: щадит не себя — меня. Каталку увозят. Слабый взмах руки. Жалкое подобие улыбки. И — глаза.
Автор книги — бывший оперный певец, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических редкостей и книг журналист Николай Гринкевич — знакомит читателей с уникальными книжными находками, с письмами Л. Андреева и К. Чуковского, с поэтическим творчеством Федора Ивановича Шаляпина, неизвестными страницами жизни А. Куприна и М. Булгакова, казахского народного певца, покорившего своим искусством Париж, — Амре Кашаубаева, болгарского певца Петра Райчева, с автографами Чайковского, Дунаевского, Бальмонта и других. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Издание второе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прометей. (Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей») Том десятый Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1974 Очередной выпуск историко-биографического альманаха «Прометей» посвящён Александру Сергеевичу Пушкину. В книгу вошли очерки, рассказывающие о жизненном пути великого поэта, об истории возникновения некоторых его стихотворений. Среди авторов альманаха выступают известные советские пушкинисты. Научный редактор и составитель Т. Г. Цявловская Редакционная коллегия: М.
Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.