Дорога длиною в жизнь - [14]

Прошло несколько дней. Поблекли розы, потемнели, словно обуглились, маки, жалко сморщились лилии, опали лепестки жасмина. Сохранились лишь гладиолусы с их холодной красотой, радуя глаз и не трогая сердца. И сохранились полевые ромашки. По каким-то неведомым путям сознания или подсознания пришли ассоциации.

…Многие люди, считая себя натурами цельными, не верят в возможность второй любви. Первая, вторая… Как будто жизнь можно разложить в ряд арифметических чисел! Впрочем, в чем-то эти люди даже правы: второй любви действительно не бывает. Бывает просто любовь еще раз. Снова — первая. И уж, конечно, как и людей, принимая каждого таким, какой он есть, любовь нельзя сравнивать. Увы, иные истины постигаешь только с годами. И тогда уже не так трудно отвыкать от привычного представления о нежности, проявляющейся в ласке, цветах, подарках, в постоянном стремлении удивить и обрадовать. И ты учишься ценить нежность, которая может проявиться в простом рукопожатии. И тогда, сами того не замечая, мы становимся похожими на тех, кого любим. Научишься и самому трудному: спокойно относиться к разлукам, прощаясь, скрывать тревогу, встречаясь, сдерживать радость. Лишь иногда пронзит необоримое желание увидеть его глаза — еще и еще раз убедиться, что суровость взгляда может для тебя одной обернуться нежностью. Ибо всякой женщине, даже самой счастливой, может стать вдруг тревожно — не разлюбил ли. И лишь по тому, как в трудную минуту ощущаешь его плечо даже на расстоянии, снова веришь — все настоящее.

Да, любовь, как и люди, всегда разная. И не так уж много надо мудрости, чтобы постигнуть: даже цветок и тот каждый прекрасен по-своему. Нет, в жизни нельзя сравнивать…

Никогда не гадала я на ромашках. В детстве, когда поле было рядом, еще не знала, что есть на свете чудо, называемое любовью. Когда же выросла и узнала, возле меня уже не было ромашек.

…Не успев осознать, что время девичьих грез и гаданий давно отошло и все давно уже расставлено по местам (а что не расставилось, так никогда и не расставишь), что просто жаль вынимать ромашку из воды и лишать ее, такую стойкую, раньше времени жизни, я протянула руку за ней и стала быстро отрывать один лепесток за другим. С озорством и азартом. Быть может, цветок сумел вернуть меня на мгновение в юность? Только, наверное, именно вот так тревожно и весело колотится юное сердце, прибегая в стремлении утвердить надежду к этой кем-то придуманной примете: «Любит — не любит?»

Ромашка, подаренная мне доброй женщиной, оказалась тоже доброй и последним сорванным лепестком ответила: «Любит!»

КОРНИ ЖИЗНИ

Люблю смотреть в окно на разбушевавшуюся стихию. Небо темное, тяжелое и низкое. Ежесекундно озаряют его молнии, сопровождая грозными раскатами грома. Ветер раскачивает сосны. Я смотрю на них и думаю, какие же могучие должны быть у них корни, чтобы противостоять такому урагану. В эти минуты я особенно верю, что и сама выстою. Ведь выстоять стало, кажется, главным смыслом моей жизни. Выстоять во что бы то ни стало. Выстоять сегодня, чтобы снова выстоять завтра. Для этого тоже нужны крепкие корни. Корни жизни.

БЕРЕЗЫ

В прошлом году ранней осенью, когда еще не опала листва с деревьев, пронесся ураган с обильным снегопадом. После них по-прежнему прямо и гордо стоят сосны и ели. Не пострадали и взрослые березы. А вот молодые — одних сломило, и пришлось их спилить, другие согнулись. С теми, которых сломило, уже ничего иного и не оставалось сделать — они просто перестали жить. А вот согнувшиеся и все равно весной зазеленевшие — выпрямятся ли они за оставшуюся долгую жизнь? Каждое утро, просыпаясь, я смотрю на них с надеждой: может быть, за ночь выпрямились, чтобы снова жить легко и радостно? И снова подняться ввысь, к небу, во всей своей зеленой яркости?

Вот так и с человеком. Кого горе, обрушившееся как ураган, сломит, тут тоже ничего не поделаешь. А кого лишь согнуло? Тогда все как у моих березок. Либо горе поселится в нем надолго, человек свыкнется с ним и, лишенный покоя и радостей, так и будет жить, согнувшись от непосильной ноши. Либо придет время, и разогнется он, стряхнет с себя боль, улыбнется солнцу. А мы назовем это силой жизни.

ЛАНДЫШИ

Сегодня на даче навестила нас пара молодых. Привезли ландыши. Запах от цветов, таких маленьких, одурманивающий. И смотрю я на молодых, и мне кажется — они сами одурманены. Не ландышами — любовью. Они не произносят этого слова, и мы молчим: товарищи по учебе, и только.

Лежу, поглядываю на них. Вспоминаю свою жизнь. Нет, ни дач, ни гамаков, ни джинсов не было — была война. Но так же, как и сейчас, по весне цвели ландыши. Была ли другой любовь? Смотрю на своих ребят, сравниваю — нет, такой же.

Ребята не рядом со мной, им хочется побыть вдвоем — старо как мир это пленительное племя молодых. Вот и перевожу взгляд — то в окошко, то на них, то на ландыши. И думаю: мир вечен, для него неприемлемо понятие времени. Мы влюбляемся, стареем, умираем, а по весне все снова и снова цветут ландыши. И живут в мире непреходящие ценности. И любовь тоже.

ЩЕГОЛ

К нам на дачу привезли щегла в клетке — на время отпуска его хозяев. Клетку повесили на дерево. Вокруг нее птиц множество. Только все они на воле, а наш щегол — за решеткой. Весь день в саду сплошной птичий гомон. И летают они, птицы, свободно — от дерева к дереву. И пропитание добывают себе сами. Словом, живут настоящей птичьей жизнью. А нашему щеглу и летать-то негде — только прыгает с одной жердочки на другую. И пищу ему даем готовую, самому ни о чем не надо заботиться. Все говорят: раз птица поет — а щегол все время заливается, — значит, ей хорошо. А я не верю. Мы ведь не знаем птичьего языка — может быть, поет он грустные песни. А тут еще щеглиха который день вокруг клетки летает — видно, понравился ей наш щегол, уж больно красивое у него оперение. Да что толку — объединиться-то они все равно не могут…