Дорога без конца (без иллюстраций) - [7]

Дикая охота имама Ахмеда

Излагать дальнейшее в деталях означало бы насиловать читателя. Главное, что имам явно начал психовать.Он хотел полной победы, но до тех пор, пока царь царей, много раз побежденный, раз за разом восставал из пепла, о триумфе не приходилось и мечтать. Погоня за призраком, похоже, стала для Ахмеда ибн Ибрахима idefix; как пишет арабский хронист, «трижды по трижды в день Непобедимый взывал к Творцу, умоляя отдать в его руки царя нечестивых». Комплексы вождя потом и кровью отливались воинам. Не давал ни минуты отдыха армии, изнуренной холодом, болезнями и трудностями высокогорных переходов, Грань кружил по северо-восточным провинциям, вновь и вновь испепелял центральные области, побеждал рискнувших заступить путь, брал замки и монастыри, но заветная цель - Либнэ-Дэнгэль в оковах или хотя бы его голова, - была все так же недостижима. Прослышав, что император нашел приют в неприступной Амба-Гэшен (что не соответствовало истине), имам бросил на повторный штурм «горы заточенных князей» практически всю армию, но вновь, как и в прошлом, не преуспел - князья не хотели выходить на такую свободу и дрались ожесточенно. В эти месяцы, видимо, уже не надеясь только на крепость меча, Ахмед ибн Ибрахим начал проявлять то, чего, казалось, был напрочь лишен – дар дипломата. Он отправил негусам южных и юго-западных областей гонцов, гарантируя, что не будет вторгаться в их владения, если они не окажут беглецу поддержки, и негусы, прельщенные возможностью стать сами себе царями, дали согласие, хотя помочь в охоте на императора отказались. Нашелся у имама пряники и для иудеев, бывших до сих пор оплотом законной власти: поскольку почти все их князья погибли, на политическую сцену вновь вышел Дом Загуйе, три века правивший всей страной, а после возвращения Соломонидов сидевший в своих владения тихо, как мышка, боясь лишний раз напомнить о себе. Им Грань тоже сулил независимость, а в случае присоединения к погоне поклялся на Коране после поимки императора убедить «султана и халифа правоверных» подарить иудеям Иерусалим. Мелкие племена, ранее приводимые к исламу мечом, теперь баловали и ласкали, осыпали золотом, прельщали раздачей новых земель, и их воины пополняли ряды «Хезбе аль-Алла» уже по доброй воле, без принуждения. И все равно, Либнэ-Дэнгэль, преследуемый по пятам, оставался неуловим. 16 февраля 1534 года Аллах, казалось, снизошел к мольбам своего воина. Где-то в горах была обнаружена только-только покинутая стоянка царя царей. Не дав своим полкам, близким после двухдневного перехода к полному изнурению, спешиться, Грань тут же продолжил преследование, приказав рубить головы тем, кто не сможет идти. Смогли все. Неслышно двигаясь в полной темноте (приказы отдавались только по-амхарски), мусульмане в узком горном проходе настигли арьергард армии Либнэ-Дынгыля и, никем поначалу не опознанные, пробирались к голове колонны, сообщая солдатам жуткие слухи о том, что, дескать, Грань уже на хвосте. Наконец, когда кто-то из них, порезавшись о кинжал, выругался на языке людей пустыни, император приказал зажечь факелы, - и началось несусветное. Зажатые меж отвесных скала, ничего не понимая, не соображая, кто друг, кто враг и что вообще происходит, эфиопы смешали ряды и заметались. Потерял ориентацию и Грань. Он рвался через толпу, стремясь добраться до Либнэ-Дэнгэля, но, как оказалось, ошибся, а пока хоть что-то стало понятно, царь царей, окруженный горсткой гвардейцев, сумел выбраться из ущелья и скрыться во тьме. Продолжать погоню имам не сумел – «Хезбе аль-Алла» вымоталась до предела и даже пара-тройка показательных казней за «саботаж» не помогла: «отважные и благородные, преклонив колена, просили обезглавить их, но не приказывать идти дальше». Люди просили отдыха и еды, но отдыхать на горных февральских ветрах было невозможно, а все запасы продовольствия в этой скудной местности уже сошли на нет. Попытки конфискаций в поселках последнего привели лишь к тому, что горцы, оказавшись перед выбором, умирать от меча или от голода, начали партизанскую войну.

Конец главы

Побеждать армия Граня умела, но к querrilla, да еще в горах, была не готова. В одной из стычек погиб даже визирь Адоле, друг детства Граня, которого имам именовал «даром Аллаха», - и хотя отомстили за него страшно, стало ясно, что пора идти на юг. И все пошло как шло, неделя за неделей, месяц за месяцем. Имама побеждал, император ускользал, и христиане, видя в этом промысел Божий, понемногу начинали толковать поражения, как испытание. Примерно в это время Либнэ-Дэнгэль, уже не юный гуляка, а зрелый человек, подобно Граню, носитель высшей миссии («Знайте все, пока я сражаюсь, Христос царь на этой земле!») решил, наконец, позвать на помощь европейцев. Позвал бы и раньше, но случая не было. А тут представился. Летом 1535 года, когда выяснилось, что царская дочь, девушка-воин Эстер крутит роман с Жоаном Бермудешем, авантюристом, неведомо какими путями оказавшимся в Эфиопии и обучавшим гвардию фехтованию, царь царей предложил герою-любовнику, приговоренному к повешению за святотатство, отправиться в Лиссабон и в Рим. За поддержку Либнэ-Дэнгэль соглашался отдать португальцам в правление три провинции на выбор и принять католичество. Лично Бермудешу было обещано все, в полном наборе: рука Эстер, титул негуса, провинция в наследственное владение и почему-то еще престол архиепископа Эфиопии. Помимо золота на расходы и писем на арабском и греческом языках, скрепленных императорской печатью, послу – вместо верительных грамот, чтобы не сочли самозванцем или психом, - были вручены крест и перстень, давние подарки короля Мануэла. Конечно, не было никакой гарантии, что Бермудешу удастся добраться до Европы, никто не мог поручиться и за то, что он вообще захочет возвращаться, но тут уж оставалось уповать на волю Божью, а до тех пор держаться любой ценой. Что было совсем не просто, поскольку ни на юг, ни на юго-запад дороги не было. Впрочем, уже и Грань был не тот, что раньше. После нового, растянувшегося на два года тура бессмысленных побед, он сделал то, что казалось современникам непредставимым - отправил к Либнэ-Дэнгэлю посла, предложив заключить мир. «Пусть то, что мое, будет моим, а твое твоим, пусть те, кто хотят чтить крест, чтят его свободно под твоей властью; признай меня братом, и пусть закончится эта война», - предлагал имам, добавляя, что готов утвердить примирение брачным союзом. Ответ беглеца, за несколько дней до того в очередной раз разбитого дважды подряд, был, по сути, плевком в лицо. «Ты по козням Сатаны успешен, - писал царь царей, - а я по грехам своим гоним. Но пока я жив, миру не быть, потому что я отсвет Божий и наместник Христа на этой земле, а ты был и останешься бесхвостой песчаной крысой, обреченной гореть в Аду». Реакцию имама угадать нетрудно. С марта 1538 года он уже не давал «Хезбе аль-Алла» отдыха. В среду 2 апреля, прикрывая отступление отца, погиб кронпринц Якоб вместе с женой, дамой-воином Юдит и сестрой Эстер, возлюбленной уже года три как отсутствующего Бермудеша. 7 апреля, пробыв наследником всего пять дней, пал в бою кронпринц Виктор. 20 мая попал в плен очередной наследник, Минас. Оторваться от погони удалось лишь 8 июля. И все завертелось вновь. В январе 1540 года имам, наконец, овладел Амба-Гэшэн, на сей раз без штурма – калитку открыл за «мулий вес золота» некий монах. Узнав об этом, царь слег, судя по всему, с инсультом, и 2 сентября далеко на севере, неполных 44 лет от роду, напоследок, уже в бреду, выкрикнув: «Где Иоанн? Где португальцы? Пусть Рим…».. Позже скажут, «ушел к Творцу, взяв на себя все грехи Эфиопии», но это будет после, а пока даже монахи близлежащей обители, опасаясь мести Граня, отказались хоронить его прах в освященной земле, и последний оставшийся при нем сын, 18-летний Гэлаудеос ака Клавдий I, вместо короны был увенчан шлемом отца, с львиным ликом на забрале и крестом на навершии.