Дон Жуан - [4]

Читая только школьные изданья,

Из коих мудрый ментор удалил

Все грубые слова и описанья.

Но, не имея смелости и сил

Их выбросить из книги, в примечанья

Их вынес, чтоб учащиеся вмиг

Их находили, не листая книг.

45

Как статуи, они стояли рядом,

Казалось, педагогика сама

Их выстроила праздничным парадом

Для юного пытливого ума,

Покамест новый ментор мудрым взглядом

Их не пошлет в отдельные дома,

По разным клеткам, строчкам и куплетам,

Где место им назначено поэтом.

46

Фамильный требник их украшен был

Картинками, какими украшали

Такие книжки. Но излишний пыл

Художники при этом допускали:

Не раз глазком молящийся косил

На многие занятные детали.

Инеса этот требник берегла,

Но Дон-Жуану в руки не дала.

47

Читал он поученья, и гомилии,

И жития бесчисленных святых,

Отчаянные делавших усилия

Для обузданья слабостей своих

(Их имена известны в изобилии).

Блаженный Августин, один из них,

Своим весьма цветистым «Искушеньем»

Внушает зависть юным поколеньям.

48

Но Августина пламенный рассказ

Был запрещен Жуану: этим чарам

Поддаться может юноша как раз.

Инеса, осторожная недаром,

Обычно с сына не спускала глаз,

Служанкам доверяла только старым,

Что и при муже делала она.

Сия метода женская умна!

49

Итак, мой Дон-Жуан все рос да рос,

В шесть лет — прелестный мальчик,

а в двенадцать

Мог, если ставить правильно вопрос,

Уже прелестным юношей считаться.

Конечно, он не знал греховных грез

И был способен много заниматься:

Все дни он проводил, покорен, тих,

В кругу седых наставников своих.

50

В шесть лет он был ребенок очень милый

И даже, по ребячеству, шалил;

В двенадцать приобрел он вид унылый

И был хотя хорош, но как-то хил.

Инеса горделиво говорила,

Что метод в нем натуру изменил.

Философ юный, несмотря на годы,

Был тих и скромен, будто от природы.

51

Признаться вам, доселе склонен я

Не доверять теориям Инесы.

С ее супругом были мы друзья;

Я знаю, очень сложные эксцессы

Рождает неудачная семья,

Когда отец — характером повеса,

А маменька — ханжа. Не без причин

В отца выходит склонностями сын!

52

Я сплетничать не буду, но сказать

Хочу со всею честностью моею:

Когда б хотел я сына воспитать

(А я его, по счастью, не имею!),

Не согласился б я его отдать

В Инесин монастырь; всего скорее

Послал бы я мальчишку в пансион,

Где попросту учиться мог бы он.

53

Там все-таки, скажу без хвастовства я,

Как следует учили нас, ребят.

Я греческие буквы забываю,

Но многое я помню — verbum sat![5]

И многое отлично понимаю.

Я, в сущности, конечно, не женат,

Но сыновей возможных воспитание

Обдумывал как следует заранее.

54

В шестнадцать лет младой испанец наш

Был строен, ловок, хорошо сложён;

Догадлив и умен почти как паж,

Почти мужчиной мог назваться он;

Но маменька его впадала в раж

При этой мысли, подавляя стон:

Уж в самом слове «зрелость», ей казалось,

Ужасное значенье заключалось!

55

Среди ее бесчисленных друзей

(Чьи качества описывать не стану)

Была и донна Юлия. Ей-ей,

Красавица без всякого изъяну!

Все прелести присущи были ей,

Как сладость — розе, горечь — океану,

Венере — пояс. Купидону — лук…

(Как Купидону лук! Преглупый звук!)

56

Ее глаза, блиставшие пленительно,

Могли на предков-мавров намекать.

В Испании оно предосудительно,

Но факты невозможно отрицать!

Когда Гренада пала и стремительно

Пустились мавры в Африку бежать,

Прабабка донны Юлии осталась

В Испании и вскоре обвенчалась

57

С одним идальго. Кровь ее и род

Упоминать, я думаю, не лестно:

Досадного скрещения пород

Не любят наши гранды, как известно,

А потому они из года в год

Берут себе в супруги повсеместно

Своих племянниц, теток и кузин,

Что истощает род не без причин.

58

Но это нечестивое скрещенье

Восстановило плоть, испортив кровь.

Гнилое древо вновь пошло в цветенье;

Наследники дородны стали вновь,

А дочери — так просто загляденье.

(Мне, впрочем, намекали, что любовь,

Законом не стесненная нимало,

Прабабке нашей донны помогала!)

59

Сей обновленный род и цвел и рос,

Давал побеги, листики и почки.

Ему последний отпрыск преподнес

Прекрасный дар в лице последней дочки:

Она была прелестней всяких грез

(Я говорил об этом с первой строчки),

Милее розы и нежней зари

И замужем была уж года три.

60

Ее глаза (охотник я до глаз!)

Таили пламя гордости и счастья,

Как темный полированный алмаз.

В них было все: и солнце и ненастье;

А главное, мелькало в них не раз

Какое-то — не то что сладострастье,

А тайное движение мечты,

Разбуженной сознаньем красоты.

61

На лоб ее прекрасный и открытый

Ложились кольца шелковых волос,

Румянец озарял ее ланиты,

Как небеса — зарницы теплых гроз;

Она была стройна, как Афродита:

А статность — я хочу сказать всерьез

Особенно в красавицах ценю я:

Приземистых толстушек не терплю я.

62

Вполне корректен был ее супруг

Пятидесяти лет. Оно обычно,

Но я бы променял его на двух

По двадцать пять. Ты скажешь: неприлична

Такая шутка? Полно, милый друг,

Под южным солнцем все звучит отлично!

Известно, у красавиц не в чести

Мужья, которым больше тридцати.

63

Печально, а придется допустить,

Что вечно это солнце озорное

Не хочет бедной плоти пощадить:

Печет, и жжет, и не дает покоя.

Вы можете поститься и грустить,

Но сами боги в результате зноя

Нам подают губительный пример

Что смертным — грех, то Зевсу — адюльтер!

64

О, нравственные северные люди!

О, мудрый климат, где любой порок