Васька удивился.
– Как это? Год уже кончается, а ты решил.
– Ну и что? Экстерном.
Я не шутил. И я придумал это не сейчас. Всю эту ночь я не спал. Лежал, закрыв глаза, и пробовал увидеть себя со стороны. Картина вышла печальная. Я, конечно, не был гордым и независимым, и никто передо мной не расступался. Безусловно, меня нельзя было назвать мужчиной.
Васька хлопнул меня по плечу.
– Сашка, ты верно?
– Как это «верно»? Если сказал, значит – все.
Подошла тетя Клава и взяла посуду.
– Слушай, Сашка, это правильно! И хорошо, что экстерном. А то ведь на эти школы денег уходят горы.
– Ну, я не знаю насчет денег. Просто надо торопиться.
Васька улыбался точь-в-точь как на доске Почета.
– И мы даже можем освободить тебя от газеты. Как-нибудь обойдемся.
– Нет, пока в этом нет надобности.
Васька встал и порылся в карманах. Достал три рубля. Посмотрел на витрину.
– Совсем уже перестраховались. Пива даже не продают. Давай съедим еще по порции персиков. Хочешь?
Васька подошел к буфету и принес два стакана.
Тетя Клава заворчала:
– Что, я за вами целый день убирать буду?
Раздался звонок.
После работы я зашел в библиотеку. Взял учебники по алгебре, геометрии, тригонометрии.
На доске ключа от нашей комнаты не было. Кто-то уже пришел, – наверное, Лешка.
Я подымался медленно и заметил, что на цветах, которые стояли на подоконниках, была пыль. Я снова задумался: приглашать Иру или нет? Наверное, ей наши ребята покажутся слишком простыми.
Я вошел, и Лешка не поднял головы. Он играл сам с собой в шахматы. В центре стояла куча фигур. Я чувствовал, что виноват перед Лешкой, и понимал, что мне надо заговорить первому. Я снял пальто, бросил на тумбочку учебники и сказал:
– Играешь?
Лешка промолчал. Потом отозвался.
– Угу. И тебе письмо.
На столе лежал конверт. Письмо было от мамы. Я разорвал конверт. Письмо было на двух маленьких листочках.
«Сына, дорогой мой, – писала мама. – Что у тебя слышно? Как твои дела на работе? Я слушаю сводки по радио и знаю, что у вас зима теплая. Скоро уже весна. У нас уже пригревает солнышко, и от этого становится, отраднее. Дров у меня теперь хватит. Картошки тоже хватит. Останется даже на семена. Так что весной покупать не буду. В это воскресенье ходила на кладбище. Бабушкина могилка стала совсем маленькая. Хочу заказать небольшой памятник, но все как-то не получается. Надо застеклить веранду и сделать лесенку. Последний раз возвращалась вечером с собрания и упала. Она совсем уже сгнила. Мучает меня моя печка. Видно, когда складывали, допустили изъян. Печень моя тоже иногда дает себя знать. Когда мы молодые, мы совсем не думаем о здоровье, а потом бывает поздно. Обещают мне путевку в Трускавец. Но пока это – только обещание. Сына, не ленись, пиши мне чаще. Не болит ли у тебя горло? Мне очень не понравилось, что ты вырвал зуб. Вырвать просто, а потом без зубов будешь мучиться. Ну, не ругай меня за мои нравоучения. Мне очень хочется, чтобы ты был здоровый и рассудительный. Кланяйся своему другу Леше и Алексею Ивановичу.
Привет тебе от Миши, Люси, Борика и Стасика. Целую тебя. Мама».
Я свернул письмо, положил в конверт. Представил себе два больших тополя перед нашим домиком. Занесенный снегом огород. Крышу, покрытую снегом. Представил маму. Мне очень захотелось обнять ее и сказать: «Мамочка». Я решил, что завтра пошлю телеграмму. Поздравлю ее с Женским днем. Я спрятал письмо в чемодан. Лешка задумчиво смотрел на доску. Я спросил:
– Ну, кто у нас выигрывает?
Лешка пожал плечами, двинул белую пешку и только после этого ответил:
– Пока еще неясно.
Мне не понравился его тон. Я сел за стол и разложил заметки. Их было много. Одна заметка была про Нюру. Я прочел. Выходило, что Нюре надо воздвигнуть памятник. Заметку написал сам Васька. Я подумал: «Что, если все-таки пригласить Иру? Может быть, ничего страшного и не будет?»
Лешка время от времени доставал платок и громко сморкался. У него был насморк. Фигур на доске стало меньше. Лешка раскачивался на стуле.
Я сложил заметки. Потом снова разложил их. Двух листов ватмана для этих заметок не хватило бы. Надо было три листа. Я хотел позвонить Ире, но не знал, что ей сказать.
Положение на доске совсем упростилось. Осталось по королю и по две пешки. Пешки были фланговые. Короли стояли в центре доски. Друг против друга. Я сказал:
– Ничья.
Лешка поднял брови.
– А если король d5?
– Тогда пешка b4.
– Король c6.
Ход был странный, и теперь уже ничья стала совершенно очевидной. Я удивился и ответил:
– Король c4.
Лешка взял своего короля в руку, задумался и спросил:
– Ну, так что с упорами будем делать?
Лешка был замечательный парень! Мы смотрели друг другу в глаза, и мы понимали друг друга.
– Тебе привет от мамы, – сказал я.
– Никак, понимаешь, эта прижимная планка не идет.
– Газету мне Васька опять всучил. Ты поможешь?
– Если хочешь, завтра сделаем.
– Давай.
Лешка сложил шахматы. Достал чертеж. Мне очень хотелось позвонить Ире, но я так и не придумал, что сказать ей, и решил, что сделаю это завтра. Вошел Алексей Иванович.
– Я вам мешать не буду, – сказал он. – Я переоденусь и уйду.
– А вы нам не помешаете, – сказал Лешка.
– Что там у вас, упоры?
