– Мне нравится.
Я думал о том, что Ира совсем не похожа на других девушек. Она не ломалась и не жеманничала. И она сама предложила пойти в парк, хотя знала, что в парке никого нет. И все у нее выходило естественно и просто. И мне было неприятно, когда я вспомнил, как приставал к ней на лестнице.
– Если идти все время вперед, мы придем в Кронштадт, – сказала Ира.
– Идем вперед, – сказал я.
– Идем, – сказала Ира и засмеялась. – И почему я не родилась мужчиной?
Она произнесла эту фразу так твердо и с такой неожиданной силой, что я подумал, что она об этом и в самом деле жалела.
– А если бы ты была мужчиной, что тогда?
– О, если бы я была мужчиной!.. – Она остановилась. – Я была бы сильной и гордой. И я жила бы так, чтобы передо мной расступались. Я никогда бы не повысила голоса и говорила бы только нужные слова. По утрам я бы выжимала пятипудовую гирю и круглый год купалась в Неве. Я бы ни перед кем не согнулась и делала бы только то, во что верю...
Мы стояли посреди аллеи. Ира была очень красивая. Она могла бы быть артисткой кино.
– Я изучала бы языки и разные специальности. Я стала бы моряком и объездила свет. Ох, как жалко, что я не родилась мужчиной!
Я не мог понять, говорит она серьезно или нет.
– Но языки изучать могут все, – сказал я.
– Конечно, могут, но зачем? Просто от скуки? Для образованности? Глупо.
– А за девушками ты бы ухаживала?
– Ну конечно. – Она улыбнулась. – Обязательно. И за многими. И только за красивыми. Только дураки не понимают, какое это благо на земле – женщина. Просто это благо теперь слишком обесценилось.
– А я тоже дурак?
– Ты? Нет. Но ты еще не мужчина. И наверное, ты не настойчивый. Просто у тебя красивые брови, и глаза тоже...
– Так, значит, я не мужчина? – сказал я с наигранной угрозой. – Ну, хорошо...
Я шагнул к Ире, обнял ее очень крепко, и когда передо мной оказались ее губы, прикоснулся к ним. Она не противилась. Так я не целовался еще никогда. Она отвечала на мой поцелуй, и я постепенно обнимал ее все крепче.
Ее шляпка упала на землю. Я нагнулся с трудом, потому что у меня шумело в голове. Мне очень хотелось взять Иру на руки и кружиться с ней.
Мы пошли дальше. Деревья стояли молчаливые и величественные. Ира сказала:
– Вот ты представляешь, там, в небе, высоко-высоко, летают спутники. И еще выше есть неизвестные звезды и даже миры. А здесь снег, он чуть синий. Правда?
– Нет, он больше серый...
– Ну, пусть серый. И на этих деревьях весной появятся листья. И все здесь придумано так, чтобы нравилось человеку. И вот под этими звездами и мирами идем мы. И нам хорошо. И там, дальше, есть еще много-много земли. Я хотела бы в джунгли.
– Одна?
– Нет.
– А с кем?
– С тобой, если ты будешь смелый.
– Я обязательно буду смелый.
– Давай танцевать!
– Давай. А что?
– Вальс. Тебе какой нравится?
– «Амурские волны».
– Ну, играй!
Я надул щеки и начал подражать духовому оркестру. Мы кружились сперва медленно, а потом все быстрей и быстрей. И с нами кружились кусты, и деревья, и огни на другой стороне Невы, и вся аллея. Я все играл, и у меня не хватало дыхания. А Ира смеялась громко, на весь парк.
Мы остановились, и я снова поцеловал се.
– Ира, помнишь, там, на лестнице, ты сказала, что всему свое время. Значит, время пришло?
Она наклонила голову и улыбнулась.
– Ты очень смешной. Ну что теперь делать? Ведь этого уже не вернешь...
Мы ходили по аллеям долго. И мы исходили весь парк. Огни в городе погасли. Трамваев уже не было видно. Но мы не уходили. Мы постояли еще на Стрелке. Стадион Кирова казался громадной горой. Впереди был залив. Мы не видели далеко, потому что с неба свисала мгла, но мы чувствовали, что впереди простор и очень много воздуха, воды и льда. Ира спросила:
– Так мы пойдем в Кронштадт?
– Конечно, пойдем.
– Сейчас?
– А когда же!
Она вздохнула и покачала головой.
– К сожалению, нам нужно идти домой. Утром идти в булочную, пить чай. Потом тебе на завод, а мне в техникум. И миры, и звезды будут сами по себе.
– Я приду к вам в субботу, – сказал я.
– Приходи, – ответила Ира.
Мы возвращались домой пешком. Ира опять не позволила, чтобы я ее провожал. Разрешила только до Военно-морского музея. Там мы расстались. Я смотрел, как она поднималась по мосту. Потом исчезла.
Утром Лешка не сказал мне ни слова. Я тоже молчал. Я решил, что мужчина и в самом деле не должен произносить лишних слов. Мы шли на работу втроем: я, Лешка и Алексей Иванович. Лешка смотрел себе под ноги. Я смотрел на небо. Солнце взошло, и туч не было. Алексей Иванович поглядывал на нас и тоже молчал.
Мы вошли в цех, и я увидел, что механик и еще двое ребят из его бригады стоят у моего станка. Механик то включал, то выключал станок. Я решил поговорить с ним. Мы отошли в сторону. Я сказал:
– Выступать можно. Блохин на этом живет. В крупные начальники лезет.
– Ну, ты говори сразу, чего хочешь.
– Я бы тоже, конечно, мог выступить...
– А пошел ты!..
Я удержал его за рукав.
– Если кончите раньше...
Он скривился. Я сделал вид, что не вижу. Он махнул рукой и сказал:
– Блохину поставь, а я тебе не компания...
Раздался звонок. Загудело сразу несколько станков. Потом еще и еще. У кого-то станок заревел. Был перегруз. Мне показалось, что у Нюры. У Лешкиного станка стояли начальник цеха и Алексей Иванович. Лешка показывал пальцем в чертеж, Алексей Иванович говорил и, как всегда, размахивал правой рукой и сжимал пальцы в кулак. Начальник цеха качал головой.
