Доминум - [86]

По дате ранение значилось за четыре года до моего рождения. Я знал, что у отца на спине имелись страшные шрамы, о которых он никогда не рассказывал.

И вот наконец информация о смерти.

«Погиб при исполнении обязанностей. Обливион».

И все. Одна сухая строчка, лезвием оборвавшая все, чем был отец. Обливион.

– Мертв, – бесцветным голосом вымолвил я. – И все.

Антарес ошибся. Отец не обманывал меня. Он просто-напросто умер.

Мне вдруг стало так тоскливо, гадко. Зачем вообще было давать надежду?

Я попробовал открыть подробности смерти, но их не нашлось.

– Так иногда бывает, – вздохнула Фри. – Случается, что адъют отделился от отряда или вообще вышел один на задание и… никто не видел, как точно он погиб. Все остальные подробности – в данных о посмертном осмотре, но такое хранят отдельно. Можем и их откопать, если хочешь, но в том отделе еще больше хлама. Черт, хоть бы кто из ассистов разгреб!

– Нет. – Я решительно замотал головой. – С меня хватит.

Я закрыл дело отца, и в воздухе осталась лишь фамилия – Луцем. Мое внимание приковала цифра 3, разместившаяся рядом. Когда я коснулся ее, в воздухе высветились три документа. Под первым был отец, второй содержал информацию обо мне. Но кто же третий? Как только я проверил его, экран тут же залился красным, выдавая что-то неразборчивое.

– Что это значит? – удивился я.

– Недоступно, – пояснила Фри. – Или стерто. Да весь накопитель сломан, вероятно, пустяк.

Сломан. Да, верно. Но что-то все равно продолжало меня тревожить.

– Мне нужно сходить домой. В последний раз.

Слова так неожиданно вырвались, что удивилась не только Фри, но и я сам.

– Зачем?

– Хочу напоследок узнать от матери все, что она знала об отце. Может, у меня до сих пор восстановились не все воспоминания о нем. Было бы неплохо их восполнить, прежде чем… прежде чем я навсегда закрою для себя дорогу в прошлое.

– Полезешь в душу к матери? – поинтересовалась Фри.

– Вероятно.

Тут она замялась, словно боялась сказать что-то.

– Что? – поинтересовался я.

– Макс, а какие они – души?

К этому вопросу я оказался не готов, потому застыл. Фри смутилась и стала собирать накопители обратно в коробку.

– Да, прости, не стоило мне спрашивать, это же для тебя больная тема, наверное.

– Вовсе нет, я… я не знаю, как это описать, – чуть успокоившись, ответил я. – Они… Это лучшее, что мне приходится видеть. Души уникальны и невероятны. Они не просто память. У тебя нет души, душой ты и являешься. Всё, кем ты был и кто ты есть сейчас, в один момент времени, в одном и том же месте. Словно все происходит одновременно, и… – Тут у меня захватило дух. – Ты видишь все это! Трогаешь, ощущаешь! Впитываешь и постигаешь тысячи давно забытых историй, рассматриваешь отдельные мазки и в конце концов складываешь их в единую картину – личность. Все, что ты любишь, ненавидишь, боишься, – все эти эмоции превращаются в образы и краски, из которых и выстраивается внутренний мир. И он мелькает перед глазами, уносит тебя все дальше, показывает истинную суть, и ты понимаешь, насколько сильны законы Вселенной в границах одной только души. Ведь ты ее часть. В каждом существе своя маленькая частица Вселенной, которую мы взращиваем на протяжении всей жизни, делая больше и богаче. Значимее. Если бы ты только…

И тут меня осенило.

– Только что? – спросила она.

– Дай мне руку, – улыбнулся я.

Фри удивленно вскинула брови, но просьбу исполнила. Я обхватил ее ладонь. У Бетельгейзе получилось провернуть то же со мной, почему бы и не повторить.

Все вокруг потемнело, и лишь множество свечей озаряли черноту мягким светом фиолетового пламени. Оно мерно горело, ничто не могло потушить этот вечный огонь. Мне всегда нравилась душа Фри – теплая, успокаивающая, вселяющая веру в будущее. Я порой заглядывался на нее, бродил здесь между свечей. Но теперь я был не один.

Фри в изумлении распахнула глаза и огляделась.

– Это… – еле слышно прошептала она.

– Это ты, – сказал я. – Ты и только ты.

– То есть… эти свечи – только у меня?

– В таком виде – да, – усмехнулся я, с улыбкой осматриваясь по сторонам. – Каждый твой прожитый день, каждое сказанное слово. Мысли, эмоции, поступки, секунды жизни. Бесконечные истории. И все это – ты. Мы все носим в себе кроху Вселенной, и здесь ты рассказываешь ее историю от своего лица.

Тут наставница наконец-то переборола шок и пораженно рассмеялась.

– Невероятно. И так у всех? Каждый создает внутри себя такое место?

Я кивнул.

– Мне бы хотелось увидеть, что внутри у других, – поделилась она. – Это прекрасно. И ты сейчас можешь видеть за счет Антареса. Не представляю, насколько сильной должна быть душа, чтобы вот так врываться в чужие миры.

– Ну, наверное, – уклончиво протянул я.

– Интересно, найдется кто-нибудь, кто сможет заглянуть в душу самому Антаресу?

После этих слов она снова рассмеялась, а я мыслями оказался в Лунном доме среди тьмы и точек света. Антареса тогда не было рядом, кто-то подавил его осколок, что казалось невозможным. Заставить самого Верховного лишиться сознания одной лишь волей – кто вообще способен на такое? Чем являлись эти Черно-Белые?

И тут, словно среагировав на мои беспокойства, позади Фри возникла тень. Предмет с трудом освещался, но свечи вырывали из полумрака нечто большое и каменное, покрытое извилистым узором. Не сразу, но до меня дошло, что я смотрел на Центр – тяжелые черные ворота. От их вида меня бросило в дрожь. Такие… странные, такие отталкивающие. Почему я не замечал их раньше? Словно что-то заставляло мои глаза не останавливаться на них, не видеть холодное слепое пятно, выбивающееся из общего умиротворения. Ворота были увешаны цепью, но не обычной. Черно-белой. Звенья чередовались, одни мерцали, другие впитывали свет. Меня передернуло. В ушах отдались звенящие голоса Черно-Белых: