Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [156]

Мусульманам всё это могло показаться чем-то неслыханным. В 1842 г., когда генеральный консул Великобритании в Марокко попытался внести вклад в дело аболиционизма, его предложение запретить торговлю африканскими рабами вызвало у султана недоумение. Тот заявил, что по этому вопросу «все учения и народы сходятся со времён Адама» [844]. В качестве примера он вполне мог бы привести США, государство, в основополагающем документе которого по-прежнему содержалось утверждение о том, что все люди созданы равными, но двумя годами ранее палата представителей объявила, что петиции об отмене рабства больше не принимаются. Это решение свидетельствовало, с одной стороны, о давлении растущего аболиционистского движения, а с другой – об упорном нежелании рабовладельцев юга страны отказаться от своего «живого имущества». Американским сторонникам рабства заявления о том, что ему нет места в цивилизованном обществе, казались смехотворными. Они подчёркивали, что аболиционизм – движение, зародившиеся лишь в одном-единственном уголке Земли. Ему противопоставлялись и авторитет Аристотеля, и мнения юристов Древнего Рима, и сама Библия. В США по-прежнему были пасторы, которым представлялся убедительным довод, отвергнутый практически всеми остальными протестантами и заключавшийся в том, что законы о рабстве, данные Богом, никто не отменял. «Он дозволил их, следовательно, они не противоречат Его представлениям о морали» [845].

С этим мнением султан Марокко наверняка согласился бы. От требований британских аболиционистов он по-прежнему отмахивался. В 1844 г. наместник одного из островов у марокканского побережья объявил одному из них, что отмена рабства «противоречит нашей религии» [846]. Трудно удивляться подобной прямоте. Большинству мусульман утверждение о том, что дух священных текстов может отличаться от буквы, казалось глупым и зловредным кощунством. Они верили: Закон Божий записан не на скрижалях человеческого сердца, а на страницах книг, отсылающих ко временам Пророка. Идти против этих божественных строк было недопустимо. Рабовладение было освящено Кораном, примером самого Мухаммеда и Сунной, великим сводом исламских обычаев и традиций. Какое право имели христиане требовать его отмены?

Однако британцы возвращались к этой проблеме снова и снова, с каждым разом всё сильнее озадачивая этим мусульманских правителей. Как писал британский посол в Константинополе, в 1840 г. попытка вынудить османов искоренить рабство вызвала «чрезвычайное изумление и насмешки над самим стремлением уничтожить институт, столь прочно укоренившийся в системе общественных отношений» [847]. Десятилетием позже султан одновременно столкнулся с опустошительным финансовым и с не менее тяжёлым военным кризисом – и за поддержку британцев пришлось заплатить предсказуемую цену. В 1854 г. Османская империя обязалась издать указ, запрещающий работорговлю на Чёрном море; через три года запрещена была и работорговля в Африке. Отменена была и «джизья» – налог, которым христиане и иудеи облагались со времён зарождения ислама в соответствии с прямым предписанием Корана. Согласившись на эти меры, султан, разумеется, ставил себя в достаточно неловкое положение. По сути, ему пришлось реформировать Сунну, подстраиваясь под стандарты неверных британцев. Признать, что нечто, идущее вразрез с исламскими традициями, было навязано мусульманскому правителю христианами, султан, конечно, не мог; поэтому османские реформаторы позаботились о том, чтобы предложить собственное обоснование. Они заявили, что со времён Пророка обстоятельства изменились; что решения мусульманских правоведов, которые, предположительно, оправдывали рабство, ничего не стоили по сравнению с теми, в которых освобождение рабов признавалось самым богоугодным деянием; что Коран, если читать его правильно, откроет верующим глаза на истинную сущность ислама – безусловно аболиционистскую. Казалось, что этот манёвр помог султану сохранить лицо, но в результате возникла опасность того, что в ислам проникнут христианские представления о том, как должно функционировать право. Оказалось, что дух Сунны может в конце концов восторжествовать над буквой. В правящие круги исламского мира коварно проникло новое представление о юридических свойствах – представление, связанное в конечном счёте не с наследием Мухаммеда или кого-либо из мусульманских юристов, а с наследием святого Павла.

В 1863 г., всего через двадцать лет после того, как султан Марокко объявил рабство древнейшим и незыблемым институтом, градоначальник Туниса написал генеральному консулу США письмо, в котором с помощью цитат из исламских священных текстов обосновывалась необходимость упразднения этого института. В самой Америке рост напряжённости между сторонниками и противниками рабства привёл к выходу из состава США южных штатов, сформировавших в 1861 г. собственную конфедерацию. Между ними и тем, что осталось от Союза, началась гражданская война. Разумеется, пока американцы продолжали уничтожать друг друга на поле боя, окончательно решить проблему рабства было нельзя. Однако в начале 1863 г. президент США Авраам Линкольн издал прокламацию, в которой все рабы на территории Конфедерации объявлялись свободными. Было ясно, что в случае победы сторонников Союза рабство может быть отменено во всех штатах. Градоначальник Туниса решил поддержать эту инициативу. Впрочем, он осознавал, что цитаты из священных текстов ислама вряд ли окажут влияние на американцев, и закончил своё письмо призывом поступать исходя из «человеческого милосердия и сострадания»