Домик с крокодилами - [9]

Я щёлкал телевизионным пультом, чувствуя себя предателем и преступником. На всех местных каналах показывали одно и тоже – драку в придорожном кафе «Аллигатор».

И так ведут себя педагоги?!!

Это был конец моей воспитательной деятельности в богатом, приличном доме.

Я умылся, побрился, залепил пластырем все раны, которые можно было залепить, и, прихрамывая, пошёл к хозяйке. Я решил избавить её от необходимости формулировать причины моего увольнения и уволиться сам.

Грустные мысли теснились в похмельном мозгу, и первой из них была та, что придётся заново тыкать фломастером в карту, снова куда-то ехать, устраиваться на новом месте и искать работу, потому что жить без работы я не могу. С педагогикой по всей вероятности нужно завязывать. Что-то перестало у меня получаться сеять разумное, вечное, доброе. Нарушив вчера свой личный сухой закон, я не испытывал угрызений совести. Я ничего не испытывал, кроме боли в мышцах и злостного сушняка.

Может быть, снять в аренду большой гараж и организовать там автомастерскую?! Тогда не нужно будет грузиться моральным обликом, и по субботам вполне можно позволить себе пить пиво с Сомом и чистить рыла местным отморозкам.

Чтобы перебить пивной перегар, я решил заскочить на кухню и выпить кофе с какими-нибудь булками, если эти булки там, конечно, найдутся.

Булки нашлись, целый тазик – с маком, с корицей, с кунжутом и даже с повидлом, – но кроме них на кухне обнаружилось рыжеволосое юное создание в полупрозрачном пеньюаре.

Создание сидело на высоком барном стуле, и, эффектно закинув ногу на ногу, маленькими глотками хлебало кофе из крошечной чашки.

Такое зрелище на похмельную голову было слишком, учитывая, что под розовым пеньюаром у девчонки ничего не было, кроме красных стрингов и её собственного юного тела. Я даже подумал, что у меня какой-то глючный синдром после вчерашних упражнений на свежем воздухе, но синдром вдруг вытянул ногу, преграждая мне путь, и бесцеремонно спросил:

– Ты кто?

– Где? – не врубился я в суть вопроса.

– Ой, вы Герасим! – обрадовалась красотка. – Большой, тупой, глухой, и собак топите, да?!

Я снова засомневался в реальности происходящего и молча налил себе кофе из внушительных размеров кофемашины.

– Так вы Герасим? – не унималась девчонка.

– Я кофе пью, дура, – нагрубил я, закладывая в стакан восемь кусков сахара и неприлично громко размешивая их ложкой.

– Я – дура?! – поразилась девица.

– Ну не Герасим же дура, – буркнул я, с наслаждением отпивая кофе, и зачем-то добавил: – Великая сила русской литературы – всегда есть о чём поговорить с девушкой!

– И при чём тут русская литература? – нахмурилась девка.

Я понял, что лучше молчать и немедленно забил рот тремя булками. Девчонку для себя я обозначил «Муму» и постарался на неё не смотреть.

Женский пол в таких провокационных халатах и с такой трухой в голове давно перестал меня интересовать. Вот Элка… Та, прошлая Элка, в такой ситуации наверняка бы была в джинсах и майке, а при моём появлении она фыркнула бы, поправила мизинцем очки и постаралась, чтобы кофемашина шарахнула меня током. Да уж, Элка ни за что не стала бы усугублять несчастную судьбу Герасима вольным пересказом.

Вспомнив о бывшей жене, я, как водится, загрустил. Булки из тазика перекочёвывали в мой желудок со скоростью трёх-четырёх в минуту.

– А вы вполне симпатичный хам, – вернула меня к действительности красотка. – Высокий, сильный, прожорливый и в меру избитый. – Она спрыгнула с высокого стула и обошла вокруг меня, словно вокруг новогодней ёлки.

– М-ва-ва, – промычал я с забитым ртом, надеясь, что Муму найдёт чем заняться, кроме меня.

Она и нашла. С чрезвычайной грацией задела локтем мой стакан с кофе, перевернула его на себя, и, завизжав, начала сдирать с себя пеньюар. Вполне возможно, она обожглась, но в любом случае я не хотел наблюдать её без одежды, поэтому, применив силу, попытался вернуть пеньюар на место. Прозрачный халат затрещал и порвался. Муму опять завизжала и повисла на мне, прилепившись губами к моей травмированной скуле. Я уже плохо соображал и зачем-то попытался напялить прозрачные обрывки пеньюара на себя… Эх, мне бы десять амбалов, о которых можно почесать кулаки, а не эту рыжеволосую стерву – тонкую, голую, беззащитную и одуряющее пахнущую.

Дверь открылась, на кухню зашла тётушка в белом переднике. Увидев нас, она замерла, потом вдруг схватила полотенце, скрутила его и начала охаживать меня по спине.

– Ах ты, бесстыдник! – приговаривала она. – Ах, быдловская морда! Не успел на работу устроиться, а уже дочку хозяйскую насильничает!

Муму быстро от меня отлепилась, закуталась в кружевное рваньё и забилась в угол, потупив невинные глазки.

– Настенька, что он с тобой делал?! – кинулась к ней кухарка. – Где обидел?! Куда оскорбил?!

И только тут до меня дошло, что Муму – это та самая Настя, о которой меня предупреждал Арно.

Я схватил последнюю булку из тазика, выскочил из кухни и дал дёру, не разбирая ни курса, ни направлений.

«Куплю гараж… – стучало в висках. – Открою автомастерскую… И чтоб никакой педагогики… И никаких баб….»

Я залетел в спальню к хозяйке, не постучавшись.