Потом она берет стакан, возвращается в кладовку и выливает в стакан остатки. Сама же думает, господи, твоя воля, его же кошка лизала, а теперь она хочет поить им Дюлу! На секунду ей кажется, что это подло, но затем ее охватывает странный восторг: капелька слабого яда не помешает; и вот она уже приговаривает про себя: пей-пей, раз убежал в корчму, раз бросил меня одну-одинешеньку, пей, господь меня не осудит.
— Что же ты не идешь? — кричит Дюла.
Этелка спешит в комнату и, уже войдя, замечает, что молока всего полстакана. Столько она не может дать Дюле — он все выплеснет на нее. Тогда она идет прямо к полке, достает другой стакан, наливает в него воды и опрокидывает туда молоко.
— Что ты делаешь? — спрашивает Дюла.
У Этелки блестят глаза и голос поет, когда она отвечает:
— Молоко переливаю, милый.
— Куда?
— В другой стакан.
— Зачем?
— Тот был треснутый, моя радость.
Этелка подносит стакан Дюле, нежно передает его и целует мужа в щеку. Потом садится напротив и с ноющим наслаждением отдается мстительному чувству: обман ее невинен и ложь сладка.
Ее даже трясет от волнения, так она ждет.
Дюла подносит стакан ко рту и делает глоток.
— Немного водянистое, — говорит он.
Этелка невинно округляет глаза:
— Ты же сам корову кормишь.
Может быть, думает Дюла, может, и правда он виноват, он ведь все экономит, откуда ж взяться жирному молоку. Вот так бедный человек сам себя и обманывает, размышляет он дальше, однако не ропщет, а покорно допивает стакан. Вытирает рот и пылко зовет Этелку:
— Сядь рядом.
Этелка садится, но в эту минуту ее пронзает странное чувство — ей противно и страшно. С легким отвращением она думает, что Дюла может поцеловать ее. Вот этим самым ртом, который пил кошачье молоко. Ее передергивает, словно озябшую птицу, а в сердце просыпается ложь.
— Пойду лягу, — говорит она.
И потихоньку отодвигается, будто сидит на краю колодца.
Но Дюла недовольно смотрит на нее и вдруг резким движением притягивает ее к себе за талию. Жадно ищет рот. Этелка пробует увернуться, оттолкнуть мужа, потом с клекотом бросается в бой. Пинается, кусает, царапается.
И тогда Дюла неожиданно отпускает ее, впивается в нее сверкающим взглядом и сдавленным голосом спрашивает:
— Ты чего это?
— Ничего, — говорит Этелка.
Дюла сощуривает глаза и, остолбенев, некоторое время борется с собой. В нем бушует кровь, которая устремляется к плотине, чтобы прорвать и снести ее. И вот уже плотина прорвана, слышится грохот — стол оказывается посередине комнаты.
Вместе со стаканам, нарукавниками и лампой.
— Убирайся! — кричит Дюла.
В руках у него стул, но Этелка шмыгает в дверь и с воплями выскакивает на улицу. Дюла прыгает за ней к двери, но оттуда оборачивается и с перекошенным лицом смотрит, как пышет на полу огнем разбитая лампа. Он бросает в огонь стул, а потом опрокидывает на все это ведро воды.
Комната погружается в темноту, по ней разносится пахучий дым.
Дюла открывает дверь и окна, стоит у темного окна, пытаясь отдышаться. Постепенно он отходит, плетется к кровати и валится на нее, словно подкошенный.
Через минуту он уже спит.
Прохладный ветерок влетает в окно и выскальзывает в дверь. Начинает светать.
И лишь забрезжило, в комнату входит кошка, осторожно прыгает на кровать и пристраивается в ногах у Дюлы. Урча, осматривает комнату, которая лежит в развалинах. Но стоит в окне показаться солнцу и, прищурившись, раз-другой заглянуть внутрь, как кошка испуганно спрыгивает на пол и, поджав хвост, юркает под кровать.
А солнечный свет, словно вешние воды правды, вымывает из комнаты обломки.
