Домашние правила - [135]

Вот история моей жизни.

Мы едем в суд на машине Оливера. Мама сидит рядом с водителем, а мы с Тэо сзади. Бо́льшую часть дороги я смотрю на вещи, которые когда-то были для меня обычными и которых я не видел все то время, пока сидел под домашним арестом. Вот столовая «Колония» с яркой неоновой рекламой: «Ешьте в Колонии». Вот витрина зоомагазина, где я работал, а в ней – гордиев узел щенков. Кинотеатр, в котором у меня выпал первый зуб. Перекресток, где по пути в школу во время ледяного дождя погиб подросток. Плакат у Библейской церкви Рествуда: «Бесплатный кофе! Вечная жизнь! Членство дает привилегии!»

– Ну вот, – говорит Оливер, припарковавшись и выключив двигатель. – Приехали.

Я открываю дверцу и выхожу из машины. Вдруг на меня со всех сторон, как стрелы, обрушиваются тысячи звуков и столько света, что все становится белым. Мне не закрыть одновременно ладонями глаза и уши, где-то в промежутках между криками я слышу свое имя, голоса матери и Оливера. Микрофоны умножаются у меня перед глазами, как раковые клетки, и они приближаются.

Оливер: Черт, нужно было заранее подумать об этом…

Мама: Джейкоб, закрой глаза, детка. Ты меня слышишь? Тэо? Держишь его?

Потом кто-то берет меня под руку, но брат это или какой-то незнакомый человек, который жаждет вскрыть мне вены и выпустить из меня всю кровь, или это те, у которых глаза как фары и рты как пещеры, те, кто хочет разорвать меня на куски и рассовать их по своим карманам и будет рвать и рассовывать, пока от меня не останется пустое место?

И вот я делаю то, что сделал бы любой человек, столкнувшись с толпой диких зверей, клацающих зубами и размахивающих микрофонами: я бегу.

Чувство фантастическое.

Не забудьте, что я сидел в клетке размером двадцать на тридцать футов и в два этажа высотой. Я бегу не так быстро, как мне хотелось бы, потому что на мне ботинки и я от природы неловкий, но мне удается отбежать достаточно далеко, чтобы не слышать больше их голосов. Правда, я теперь ничего не слышу, кроме свистящего в ушах ветра и своего дыхания.

И вдруг меня сбивают с ног.

– Твою мать! – хрипит Оливер. – Я для этого уже староват.

Мне трудно говорить, потому что он навалился на меня всем телом.

– Вам… двадцать восемь… – пыхчу я.

Он скатывается с меня, мгновение мы оба лежим на тротуаре под вывеской: «НЕЭТИЛИРОВАННЫЙ $2.69».

– Прости, – наконец произносит Оливер. – Я должен был это предвидеть. – (Я приподнимаюсь на локтях и гляжу на него.) – Многие люди хотят узнать, чем закончится твое дело. И я должен был тебя к этому подготовить.

– Не хочу возвращаться туда.

– Джейк, судья засадит тебя в тюрьму, если ты не пойдешь.

Я прокручиваю в голове список правил, установленных Оливером для поведения в суде, и удивляюсь про себя, почему те же нормы не введены для журналистов. Очевидно, что, когда микрофон суют прямо в ноздри, это трудно назвать соблюдением правил этикета.

– Мне нужен сенсорный перерыв, – заявляю я.

Это один из приемлемых ответов Оливеру, когда мы в суде.

Он садится и подтягивает колени к груди. К бензоколонке подъезжает машина, вылезший из нее парень подозрительно косится на нас и взмахивает кредитной картой.

– Тогда мы попросим судью дать его, как только войдем. – Оливер склоняет голову набок. – Что ты говоришь, Джейк? Ты готов спорить со мной?

Я поджимаю пальцы внутри ботинок. Повторяю это трижды, потому что тройка – счастливое число, и отвечаю:

– «Люблю запах напалма поутру»[30].

Оливер отводит от меня взгляд:

– Я нервничаю.

Не слишком приятно услышать такое от адвоката перед началом процесса, но мне нравится, что Оливер не врет мне.

– Вы говорите правду, – сообщаю ему я.

Это комплимент, но Оливер воспринимает его как указание. Он мнется.

– Я скажу им, почему ты невиновен. – Потом встает, отряхивает брюки. – Так что ты говоришь?

В этой фразе всегда таится подвох. Чаще всего ее произносят, когда вы ни слова не сказали, но, разумеется, как только заявите об этом, окажется, вы что-то сказали.

– Мне снова придется пройти мимо всех этих людей?

– Да, – отвечает Оливер, – но у меня есть идея.

Мы возвращаемся к краю парковки, где нас ждут встревоженные мама и Тэо. Я хочу что-то сказать Оливеру, но забываю перед лицом более неотложной проблемы.

– Закрой глаза, – говорит он мне; я так и делаю.

Потом я чувствую, как Оливер крепко берет меня за правую руку, а мама – за левую. Глаза у меня закрыты, но я слышу гул голосов и, сам того не сознавая, начинаю гудеть горлом.

– Теперь… пой!

– Я пристрелил шерифа… но не его зама… – Я замолкаю. – Все равно слышу их.

Тогда Тэо начинает петь. И Оливер. И мама. Мы вчетвером – парикмахерский квартет[31], поющий невпопад на ступенях здания суда.

Это работает. Вероятно, окружающие изрядно удивлены нашим вокальным номером. Красное море репортеров расступается, и мы проходим прямо посередине.

Я сильно удивляюсь и некоторое время не могу вспомнить, что застряло у меня костью в горле перед тем, как мы поднялись по ступеням.

1. Я сказал Оливеру фразу, часть словесного уравнения, назовем ее p: «Вы говорите правду».

2. Он ответил q: «Я скажу им, почему ты невиновен».

3. В логическом уравнении этого разговора я сделал вывод, что