Домашние правила - [136]

и q эквивалентны.

4. Теперь я понимаю, что он не обязательно верный.

До того как мы с Джесс начали работать вместе, я должен был ходить на занятия по социальным навыкам в школе. Там собирались в основном дети, которые, в отличие от меня, не особенно интересовались наукой вступать в общение. Робби был глубокий аутист и бо́льшую часть времени выкладывал дорожку из фломастеров по всему классу. Джордан и Ниа числились слабоумными, и с ними занимались отдельно от других детей. Ближе всех ко мне, вероятно, находилась Серафима, хотя у нее был синдром Дауна. Ей так хотелось участвовать в жизни, что она забиралась на колени к незнакомым людям и брала в ладони их лица; такое поведение воспринималось как милая шалость, когда девочке было шесть лет, но в шестнадцать на это уже смотрели совсем по-другому.

Луиза, наша учительница, устраивала всевозможные игры, в которых мы должны были участвовать, – ролевые и прочие. Мы учились приветствовать друг друга, как будто не просидели в одном классе последние полчаса. Соревновались, кто дольше сможет поддерживать контакт глазами. Однажды Луиза завела таймер в виде яйца с целью давать нам сигнал, когда нужно прекращать разговор на заданную тему, чтобы кто-то еще мог вступить в беседу, но это быстро прекратилось, так как Робби слетел с орбиты после первого же звонка.

Каждый день занятие заканчивалось общим кругом: мы делали комплименты сидящему рядом ребенку. Робби всегда говорил одно и то же, не важно, кто был его соседом: «Мне нравятся водяные черепахи».

И это была правда. Робби знал о них больше, чем любой другой человек, с которым я встречался и, может быть, встречусь в будущем; если бы не Робби, я до сих пор путал бы их с коробчатыми.

Джордан и Ниа всегда делали комплименты, имевшие отношение к внешности: «Мне нравится, что ты причесываешь волосы», «Мне нравится твоя красная юбка».

Однажды Серафима сказала, что ей понравилось, как я рассказывал про митохондриальную ДНК. А я повернулся к ней и ответил: «Мне не нравится, что ты соврала», так как в тот день она использовала условный сигнал – жест рукой с поднятыми вверх буквой «V» средним и указательным пальцами, – давая знать учительнице, что она устала обсуждать эту тему, хотя я еще даже не добрался до объяснения того, как все люди связаны в этом мире.

Тогда Луиза позвонила моей матери, и та нашла Джесс.

С ней я тоже отрабатывал комплименты, но это было другое. Во-первых, мне действительно хотелось говорить их Джесс. Мне нравились ее волосы, похожие на шелковистые волокна, которые ты снимаешь с початка кукурузы, прежде чем положить его в воду, и как она рисовала смайлики на боковинах белых подошв своих кроссовок. И когда я без конца рассказывал ей про криминалистику, Джесс не поднимала вверх два пальца буквой «V», а задавала все новые вопросы.

Она как будто таким образом лучше узнавала меня – через то, как у меня голова устроена. Это напоминало движение по лабиринту: нужно проследить все изгибы и повороты, чтобы понять, откуда я начал, и меня удивляло, что Джесс охотно тратила на это время. Наверное, я не придавал особого значения тому, что моя мама платила ей за встречи со мной, по крайней мере, пока этот идиот Марк Магуайр не сказал так в пиццерии. Но все равно непохоже было, что она сидит и считает минуты, сколько еще ей терпеть мое общество. Вы бы сами это поняли, если бы увидели ее.

Больше всего мне нравились занятия с Джесс, когда мы учились приглашать девушку на танец. Мы сидели в кафе «У Венди», потому что шел дождь и он застал нас врасплох. Пока он не прекратится, Джесс решила перекусить, хотя в таких кафе мало еды без глютена и казеина. Я заказал две печеные картофелины и салат без заправки, а Джесс взяла чизбургер.

– Тебе нельзя даже картошку фри?

– Не-а, – сказал я. – Все дело в соусах и масле, на котором ее жарят. Из всех закусочных безглютеновая картошка фри есть только в «Хутерс».

Джесс засмеялась:

– Да, я не поведу тебя туда. – Она посмотрела на мой печеный картофель без соуса, на салат без заправки. – Тебе нельзя даже немного сливочного масла?

– Нет, только соевое. – Я пожал плечами. – К этому привыкаешь.

– Значит, для тебя это… – Джесс повертела в руках чизбургер, – поцелуй смерти?

Я почувствовал, что заливаюсь краской. О чем она говорила, мне было непонятно, но, услышав от нее слово «поцелуй», я сразу ощутил, будто не кружок огурца съел, а бабочку проглотил.

– Это вроде как аллергия.

– А что случится, если ты его съешь?

– Не знаю. Буду легче расстраиваться, наверное. Диета просто работает почему-то.

Джесс посмотрела на булочку и сняла с нее зернышко.

– Может, мне тоже завязать с этим.

– Тебя ничто не расстраивает.

– Мало же ты меня знаешь, – ответила Джесс, потом встряхнула головой и вернулась к теме дня. – Ну давай. Приглашай меня.

– Гм… – промычал я, глядя на свою картошку, – так ты хочешь потанцевать со мной?

– Нет, – ровным голосом произнесла Джесс. – Тебе нужно постараться и как-то заинтересовать меня.

– Я… гм… я хочу потанцевать, и, раз уж ты тоже здесь…

– Бла-бла-бла, – перебила она.

Я заставил себя посмотреть ей в глаза:

– Кажется, ты единственная, кто понимает меня. – Я тяжело сглотнул. – Когда я с тобой, мир перестает быть неразрешимой проблемой. Прошу тебя, потанцуй со мной, – сказал я, – потому что ты моя музыка.