Дом Якобяна - [41]

— Вот как, хаджи?! Хоть бы сообщил мне по телефону, я бы привела себя в порядок. Сам видишь, как я ужасно выгляжу.

— Ты подобна луне, — сказал хаджи. Он вцепился в ее тело и крепко обнял. Его страсть словно ужалила ее, она запрокинула голову и произнесла развязно, выскальзывая из его объятий:

— Да, хаджи… Ты всегда хочешь все сразу… Подожди, дорогой, мне нужно в ванную, а еще я приготовлю тебе перекусить…

Эта ночь прошла как обычно. Она приготовила ему кальян на углях, которые пришлось менять несколько раз. За это время она привела себя в порядок в ванной. Затем он сбросил одежду, принял душ, надел свою белую галабею на голое тело и лег рядом с ней. Он был из тех мужчин, которые в сексе забывают о своих заботах. Той ночью их сексуальные ласки были необычно жаркими и долгими. Когда они закончили, она поцеловала его и прошептала, щекоча его нос своим носом:

— Есть еще порох в пороховницах.

Она громко засмеялась и присела на кровати, потом сказала весело:

— Ладно, давай скажу тебе секрет…

— Какой секрет?

— О-о-о… Ты уже забыл?.. Секрет, хаджи… Этим ты докажешь, что любишь меня…

— Да, верно… Не обижайся… Сегодня у меня голова забита совсем другим… Давай, дорогая, скажи мне, что за секрет…

Суад повернулась к нему и несколько секунд смотрела молча, как будто хотела предугадать его реакцию. На ее лице засветилась широкая улыбка, и она сказала:

— В пятницу я ходила к врачу…

— К врачу? Все нормально?

— Недомогание…

— Пройдет…

Она рассмеялась громко и сказала:

— Да нет… Это приятное недомогание…

— Не понял…

— Поздравляю, любимый, я уже два месяца беременна…

* * *

Большой грузовик притормозил перед домом Якобяна… Фургон был наглухо закрыт, за исключением нескольких зарешеченных окошек. Пиная и толкая Таху аль-Шазли огромными ботинками, солдаты подтащили его к машине. Перед тем как бросить его в фургон, ему завязали глаза черной повязкой, заломили руки за спину и нацепили наручники. Он почувствовал, как металл сдирает кожу с запястий. Фургон оказался до отказа набит арестованными. На протяжении всего пути они не переставали выкрикивать «Нет бога, кроме Аллаха! Ислама! Ислама!», как будто эти лозунги помогали им преодолеть страх и напряжение. Охрана не трогала кричащих, но машина рванула вперед на предельной скорости, и арестованные попадали друг на друга. Вдруг фургон затормозил, и они услышали скрип старых железных ворот. Грузовик поехал медленнее, потом снова остановился. Задняя дверь открылась, и взвод солдат с криками и бранью, поснимав форменные ремни, принялся избивать ими вываливающихся из машины студентов. Их крики заглушил лай полицейских собак. Таха сразу же попытался бежать, но огромный пес прыгнул на него, повалил на землю и стал рвать ему клыками грудь и шею. Таха перекатился на спину, чтобы защитить лицо от собачьих клыков. Он думал о том, что они не дадут собакам растерзать их до смерти, но если будут погибшие, то они попадут в рай. Юноша держался и повторял про себя аяты Корана, вспоминал отрывки из проповеди шейха Шакира. Он ощутил, что сначала физическая боль достигает предела, когда ее совсем уже невозможно вынести, а потом чувствительность постепенно пропадает… Вдруг как по команде собаки остановились. Несколько минут арестованные продолжали лежать во дворе. Потом солдаты снова принялись жестоко их избивать и уводили одного за другим. Тахе показалось, что его толкают вдоль длинного коридора. Затем открылась дверь, и он вошел в большое помещение с густым от сигаретного дыма воздухом. Он начал различать голоса сидящих офицеров. Они обменивались привычными репликами и смеялись. Затем один из них встал, дал ему пощечину и проорал в лицо:

— Имя, твою мать!

— Таха Мухаммед аль-Шазли.

— Что-о? Не слышу.

— Таха Мухаммед аль-Шазли.

— Громче, ублюдок.

Таха прокричал как можно громче, и офицер дал ему пощечину. Издеваясь, он повторил вопрос еще три раза. Затем на Таху обрушились новые пинки и удары, и он упал на пол. Его подняли, и тут он впервые услышал тихий сиплый голос, говоривший уверенно и спокойно. Никогда больше в жизни Таха не забудет этот голос:

— Отставить всем… Хватит битья… Этот мальчик кажется разумным и сообразительным… Давай, сынок, подойди сюда…

Его подтолкнули в ту сторону, откуда раздавался голос. Таха убедился в том, что этот человек был главным. Он сидел за столом по центру.

— Как тебя зовут, малыш?

— Таха Мухаммед аль-Шазли.

Ему было трудно говорить, во рту чувствовался обжигающий вкус крови… Начальник продолжал:

— Таха, видно, что ты хороший, воспитанный мальчик. Зачем ты, сынок, делаешь такое с собой?! Ты понимаешь, что с тобой происходит?! А дальше? Считай, что пока ты еще ничего не видел! Посмотри на этих военных. Они так и ждут момента отделать тебя как следует. Ночью они пойдут по домам есть и спать, но придут другие, они будут избивать тебя до утра, а утром вернутся из дома прежние и будут бить тебя уже до поздней ночи… Тебе нравится так — давай, но если сдохнешь, мы закопаем тебя прямо там, где стоишь… Нам все равно… Ты не сравнивай себя с нами… Мы правительство… Ты, Таха не стоишь своего правительства… Ты понимаешь, в какую беду ты попал? Послушай, дорогой… Хочешь, освобожу тебя прямо сейчас? Ты хочешь пойти к родным, к отцу, матери? Они сейчас беспокоятся о тебе…