Дом Якобяна - [17]

— Добрый вечер! — проговорил Заки и попытался пройти прямо в свою комнату. Однако Даулят сразу перешла в наступление и закричала ему в лицо:

— Ты что?! Живешь в гостинице?! У тебя, брат, совести нет! Три часа я прождала тебя, металась от двери к окну… Хотела звонить в полицию, думала, с тобой что-то случилось… Как не стыдно! Я больна… Хочешь свести меня в могилу?! Господи, смилуйся надо мной… Господи, прими меня, Дай мне покоя…

Слова ее были чем-то вроде пролога к ссоре, которая будет разыграна в четырех действиях и может продлиться до утра. Быстро пересекая гостиную, Заки сказал:

— Прости, Даулят, я очень устал… Я посплю, а утром, если на то будет воля Аллаха, я расскажу тебе, что случилось…

Но Даулят разгадала его попытку увильнуть. Она отбросила спицы и двинулась на него с громким криком:

— Отчего ты устал? От женщин, к которым ты беспрерывно принюхиваешься, как кобель?! Опомнись! Ты можешь умереть в любой момент… И что ты скажешь, когда предстанешь перед Господом Богом?! А, ш-ш-шей-и-и-х?

Вместе с последним криком Даулят больно пнула Заки в спину. Он слегка пошатнулся, но собрался с силами и отступил вглубь комнаты. Несмотря на яростное сопротивление сестры, ему удалось закрыть дверь комнаты и спрятать ключ в карман… Даулят продолжала кричать и дергать ручку двери, пытаясь ее открыть, но Заки уже почувствовал себя в безопасности и сказал себе: «Сейчас она утомится и уйдет». Усталый и грустный, он растянулся на кровати прямо в одежде и стал размышлять о событиях этого дня. «Что за неудачный день!..» — простонал он по-французски. Заки думал о Даулят и спрашивал себя: «Как его любимая сестра превратилась в такую озлобленную, противную старуху?!»

Она была старше его всего на три года. Он помнил ее нежной красивой девочкой в синей с желтым форме школы «Mere de Dieu». Она наизусть читала отрывки из басен о животных Лафонтена, летними вечерами играла на пианино в гостиной их старого дома на Замалеке (паша продал его после революции). Даулят играла так хорошо, что мадам Шадид из музыкальной школы предложила паше отвезти ее на международный конкурс музыкантов-любителей в Париже. Однако паша отказался. Потом Даулят вышла замуж за капитана авиации Хасана Шауката, родила мальчика и девочку — Хани и Дину. Когда случилась революция, Шауката за его тесные связи с правящей семьей отправили в отставку, и он скоропостижно умер на сорок пятом году жизни. Даулят еще дважды выходила замуж, но детей у нее больше не было. После двух неудавшихся браков она стала занудной, нервной и пристрастилась к курению. Ее дочь выросла, вышла замуж и переехала в Канаду. Когда сын закончил медицинский факультет, между ним и матерью произошла страшная ссора, она хотела помешать ему уехать за границу. Даулят плакала, кричала, умоляла всех родственников убедить его остаться с ней, однако молодому врачу (как и большинству ребят его поколения) невыносимо было терпеть ситуацию в Египте и он принял решение эмигрировать. Он предложил матери уехать вместе с ним, но та отказалась и осталась одна. Она сдала свою квартиру со всей мебелью в Гарден-сити и переехала жить в центр, к Заки… С первого же дня пожилые брат и сестра начали ссориться и драться, как заклятые враги. Заки уже привык к свободе и независимости, и ему было трудно смириться с чьим бы то ни было вмешательством в его жизнь — спать и есть по расписанию, сообщать Даулят заранее, если собирается куда-то пойти вечером… Ее присутствие мешало ему принимать любовниц дома. Страдания его усиливались от назойливого участия сестры во всех его делах вплоть до мелочей и от ее постоянных попыток командовать им. Несчастливая Даулят тоже страдала — от одиночества. Ее огорчало, что она закончит свою жизнь, ничего не приобретя и ни в чем не преуспев. Брак не удался, дети покинули ее на старости лет. Ее бесило, что Заки совершенно не выглядел стариком, стоящим одной ногой в могиле… Он вовсю прихорашивался, молодился и ухаживал за женщинами. Она видела, как он поправляет свой костюм, что-то мурлыча перед зеркалом, замечала, что он счастлив, пребывает в хорошем настроении. Она задыхалась от злобы и не могла успокоиться, пока не задевала его, не жалила своим языком. Она выговаривала ему за его моложавость и выходки не потому, что заботилась о его репутации, а потому, что такая жажда жизни была не совместима с ее собственным ощущением отчаяния. Она набрасывалась на брата с такой же яростью, как скорбящие возмущаются человеком, который смеется на похоронах. Старикам свойственно все, что обычно сопутствует старости: раздражение, нетерпимость и, конечно, нервозность, которая возникает всякий раз, когда они слишком сближаются. Один слишком долго занимает ванную, когда она нужна другому; одному не нравится угрюмое спросонья выражение лица другого, один хочет побыть в тишине — другой настаивает на разговоре. Само присутствие рядом другого человека днем и ночью угнетает. Он презрительно уставится на тебя и будет придираться к твоим словам, сядет кушать вместе с тобой, чтобы раздражать скрежетом зубов, пережевывающих пищу, надоедать стуком ложки по тарелке…