Дом волчиц - [38]

— Мы почитаем богиню любви, — громко говорит она. — Возможно, вы позволите нам спеть гимн нашей повелительнице Афродите? — Она не прилагает никаких усилий, чтобы скрыть свой иностранный акцент, намеренно называя Венеру греческим именем. Двое мужчин в первом ряду одобрительно покрикивают, и Амара вполголоса обращается к Дидоне:

— Если я спою тебе куплет по-гречески, сможешь повторить его строка за строкой?

— Думаю, да.

Амара ударяет плектром по струнам, беря быстрые, настойчивые аккорды. Ноты почти мгновенно переносят ее в дом Кремеса, где он в свете ламп смотрел на нее с жадностью лиса, ожидающего, когда оступится добыча. Это не одна из песен, выученных ею в детстве. Память о прошлом отзывается горечью. Вообразив, что все еще стоит у ног раскрашенной статуи Венеры, Амара набирает воздуха и вспоминает сладкий аромат раздавленного в пальцах мирта.

Пестротронно-нетленная Афродита,

Зевса дочь коварная, заклинаю:

Не тревожь мне досадной заботой тяжкой

Сердце, благая![17]

Дидона внимательно слушает и, ни на миг не сводя глаз с лица Амары, приглушенно, нараспев повторяет за ней каждую строку. Этот гимн мало напоминает разудалую застольную песню, но настроенные повеселиться слушатели раскачиваются под музыку, а некоторые даже хлопают в такт.

На втором куплете один из молодых людей неожиданно издает возглас узнавания и хлопает товарища по спине. Амара присматривается к ним повнимательнее. Плащ одного из них застегнут дорогой бронзовой брошью, инкрустированной красными камнями. Амара с улыбкой подзывает их к себе. Оба они пьяны, но не до бесчувствия, и ее кокетство не остается незамеченным. Они с развязными выкриками подходят немного ближе. Из-за их спин показывается более знакомая фигура — не Менандр, а Феликс. Пообок от него стоит Трасо, наблюдая за ними с Дидоной с выражением, которое, будь на его месте кто-то другой, можно было бы принять за восхищение. Возможно, он наконец-то понял, чего они стоят на самом деле.

Они доходят до последнего куплета, и, как она и надеялась, двое молодых людей проталкиваются вперед.

— Сапфо? — спрашивает один из них, положив ладонь ей на плечо. — Не слишком ли возвышенно для Виналий? Чьи вы?

Феликс вклинивается между ними быстро, как дым.

— Эти девушки принадлежат мне, — с низким поклоном говорит он.

Амара никогда прежде не видела, как он разговаривает с мужчинами своего класса. Хотя он сложен изящнее, чем эти пьяницы, она точно уверена, кто из троих победил бы в кулачном бою.

— В самый раз для Зоила, тебе не кажется? — спрашивает мужчина товарища, почти не обращая внимания на ее хозяина.

Тот с истерическим смехом хлопает себя по бедрам.

— Несомненно, Квинт! Несомненно!

Квинт одаряет Феликса улыбкой, приберегаемой богачами для прислуги.

— Сколько стоит снять обеих на вечер?

— На всю ночь? — переспрашивает Феликс.

Амара понимает, что он тянет время, прикидывая, какую цену заломить с этих толстосумов. Она чувствует, как Дидона прижимается к ней своим теплым телом. Во время этих переговоров им надлежит сохранять молчание, но речь не единственный способ общения. Она быстро потирает большой палец об указательный.

— Конечно, на всю ночь, приятель! Мы хотим, чтобы они украсили собой пир нашего глубокоуважаемого друга! — Его спутник снова разражается раскатистым смехом. — Ты, должно быть, слышал о Зоиле? — с ухмылкой продолжает Квинт. — Это самый выдающийся вольноотпущенник в Помпеях.

Феликс и сам вольноотпущенник. Амара подозревает, что ни в родословной Квинта, ни в родословной его товарища нет ни единого раба. Ее хозяин любезно кивает.

— Для такого замечательного человека, — говорит он, — пятьдесят денариев.

— Договорились, — не дрогнув, отвечает мужчина по имени Квинт.

— Разумеется, если вы захотите послушать игру на лире, — добавляет Феликс, — это обойдется вам еще в двадцать денариев.

Даже Квинт не настолько глуп, чтобы не замечать, что его надувают, но он явно не желает торговаться, словно бакалейщик.

— Что ж, хорошо, — отвечает он. — Двадцать денариев можешь получить авансом, остальное — потом.

Теперь колеблется уже Феликс. Амара надеется, что он не вытащит восковую табличку и не станет настаивать, чтобы мужчины кровью подписали обязательство выплатить ему остаток суммы. Они с Дидоной не заработали бы двадцати денариев за целую ночь в лупанарии. Кроме того, должен же он понимать, что для таких людей достаточным залогом является их доброе имя! Феликс снова отвешивает поклон.

— Рад услужить таким благородным покупателям.

Квинт щелкает пальцами, и к нему спешат несколько мужчин из толпы. Само собой, эта парочка никуда не ходит без свиты рабов-телохранителей.

— Двадцать денариев этому господину, — распоряжается он с нарочитым ударением на последнее слово, кивая на Феликса, и старейший раб достает из-под плаща надежно спрятанный кошель.

Трасо встает в шеренгу появившихся рабов, заслоняя от взглядов передачу денег. Амара замечает за их спинами музыканта, с любопытством вытянувшего шею. Он больше не улыбается ей. Рядом стоит Галлий, должно быть, уже договорившийся, чтобы тот отдал им свою лиру. Остается лишь надеяться, что в основе сделки лежали обещания, а не угрозы.