Но я давлюсь принципиально, потому что имя мне: Самсебяизнутрипожирающий. И сожру, раз взялся жрать. Почему бы не сожрать? Быть может, Всевышний меня одного из тысячи выбрал для того, чтобы я созрел, слопал собственное дерьмо и не подавился им. Думаете, это так легко сделать? Попробуйте сами. Слабо? Я съел и, не поверите, очистился. Нет, не по методу Бутейко, не следуя «деткам» Иванова и даже не по скрижалям Моисея. Я очистился потому, что решился съесть собственное дерьмо, и сразу пронизывающие меня пространства расширились. Расширились и просветлели.
Я поглощал остатки самого себя, когда неожиданно меня поразил свет этих новых, открывшихся мне пространств. Я вдруг ощутил счастье. И вдруг захотел, чтобы это счастье длилось вечно. И я знаю, как этого достичь, понял в конце концов: я съем собственные мозги и сольюсь с этим светом, потому что свет этот — это и есть я, есть моё истинное «Я», неземное, настоящее, которое в нас пытаются найти те, кто любит нас или кто в нас влюблен. Этот свет. Поэтому я ни на минуту не хочу задерживаться в этом мире и начинаю с жаром поглощать свои мозги, ведь я — Самсебяизнутрипожирающий. Я просветленный. Я сам Свет. Вечный и неповторимый!
— Ты мне надоел, Архимед. Твои обещания и уговоры давно приелись и только раздражают. В твои-то годы можно было написать трактат по философии или открыть очередной закон, который бы прославил твое имя. В конце концов, ты не царь Соломон, чтобы я тебя согревала своим молодым телом. Я устала, устала от твоего безделья и равнодушия к жизни. Ты только и делаешь, что забавляешься со мной да копаешься на своей грядке…
— Но, Амелия, это дает мне величайшее освобождение от повседневных забот, свободу для души, размышления о высоких материях…
— А на мою душу тебе наплевать! — вспылила девушка. — Конечно, очередная наложница великого мудреца, услада его бренного тела. А я, может, в историю хочу войти, как твоя жена.
Амелия прищурила глаза и спросила:
— Ты бы сделал меня своей женой, Архимед? Молчишь? Я так и знала. Все вы, мужчины, одинаковы. И ты ничем не лучше.
Амелия, сбросив тунику из тонкого шелка и слегка покачивая бедрами, неторопливо спустилась по ступеням в сверкающий, словно снег, коринфским белым мрамором бассейн.
Архимед только вышел из парной, где горячий пар, обжигая тело, казалось, просочился в жилы и совсем вытеснил кровь. Воистину, как говорили древние, бытие жизни определяется его усладой. Услада для души, услада для тела… Душа, сказали бы вы, но ничего особого в ней нет, ведь все находится в теле…
Архимед посмотрел на стройное тело Амелии, и по его телу разлилась волна желания.
Амелия все еще злилась, что было видно по ее бурно вздымавшейся высокой груди.
— Ты идиот, слепец. Не видишь, как я хочу, чтобы ты прославился, дарю тебе сладкие ночи, ублажаю. Чего тебе еще надо? Твори, выдумывай, изобретай. Ты ничем не обременен, ничем. И где же твоя молодая мысль, где твоя мудрая мысль? Мне надоело, Архимед. Ты просто стар. Да, ты стал слишком стар.
Амелия повернула голову, и Архимед увидел в ее глазах искру, которую он часто наблюдал у своих учеников, открывавших для себя новую истину.
— Ты — старик! Старик! — почти выкрикнула Амелия и громко рассмеялась.
Это разозлило Архимеда.
— Я еще молод и полон сил, слышишь, ты, несчастная! Молод и душой и телом!
Он резко поднялся с ложа и, чтобы доказать глупышке свою состоятельность, с ловкостью атлета прыгнул в бассейн.
Вода стремительно выплеснулась наружу. Архимед оторопел. В голове мгновенно вспыхнула мысль. Он быстро выбрался из бассейна, затем снова спустился в него. Но уже не так споро. Вода неторопливо поднялась до краев.
— Да ты просто сошел с ума, — не унималась Амелия.
Но Архимед совсем не обращал на нее внимания, в который раз выбираясь из бассейна и снова спускаясь в него. Голова его слегка закружилась, как было всегда, когда он предчувствовал открытие чего-то нового, доселе незнакомого.
Амелия удивленно уставилась на старика и, надув алые губки, воскликнула:
— Ну все, с меня хватит. Я ухожу. Больше моя нога никогда не ступит в этот дом. Прощай!
Амелия решительно поднялась и недовольно посмотрела на Архимеда. Но тот не отрывал взгляда от воды.
— Сядь еще, пожалуйста, — попросил он так, словно только что ничего между ними не произошло.
— Ты раскаиваешься, Архимед? — Амелия расплылась в улыбке и опустилась по грудь в воду. Ей было чем гордиться. Но Архимед даже не взглянул на нее, а быстро схватил со столика чашу и черкнул ее краем по мрамору.
— А теперь встань.
— О, ты еще не налюбовался моим телом? Оно ведь прекрасно, правда? — Амелия поднялась и выгнулась, как стройная лань.
Архимед снова черкнул.
— Нет, ты на самом деле сошел с ума, — вспыхнула девушка. — Забудь меня и не ищи больше!
Амелия, посылая всяческие проклятия на голову бездушного мудреца, поспешно выбралась из воды, схватила свою тунику и, как ужаленная, вылетела из комнаты.
Архимед ее даже взглядом не проводил. Он неторопливо сошел по ступеням в бассейн, ни на секунду не спуская глаз с нацарапанных рисок.
Вода поднялась.
Архимед вышел из бассейна.
