Дом вампира и другие сочинения - [32]

Какой бледной она казалась в ярком электрическом свете, какой красивой! Определенно, он ей небезразличен. Но почему она не ответила на письмо?

— Твое письмо? — грустно улыбнулась Этель. — Неужели ты рассчитывал, что я отвечу?

— Почему нет?

Он снова приблизился к ней; их губы были так близко.

— Почему нет? — повторил он. — Я скучал по тебе. Я люблю тебя.

Его дыхание опьяняло ее, как наркотик, но она сумела взять себя в руки.

— Ты любишь меня сейчас — ты не любил меня тогда. Музыка твоих слов была холодной — механической, натянутой, неестественной. Я решила не отвечать; я сказала себе: в своем сердце он забыл тебя. Я тогда не осознавала, какая страшная сила завладела твоей жизнью и твоим разумом.

— Я не понимаю.

— Неужели ты думаешь, что я пришла бы сюда, если бы речь шла о пустяке? Нет, уверяю, для тебя это вопрос жизни и смерти, по крайней мере, как Для художника.

— О чем ты говоришь?

— Ты написал хотя бы строчку с тех пор, как мы виделись в последний раз?

— Да конечно, статьи для журналов, стихотворение…

— Я говорю не об этом. Ты создал какое-либо большое произведение? Ты вырос за это время как художник? Как обстоят дела с твоим романом?

— Я… Я почти закончил его, в голове; но у меня не было возможности начать писать. В последнее время я плохо себя чувствовал; можно сказать, болел.

Никаких сомнений! Его лицо было бледным и осунувшимся, вокруг рта залегли болезненные складки, как у человека, которого терзает постоянная боль.

— Скажи, — продолжала допытываться она, — у тебя никогда ничего не пропадало?

— Ты спрашиваешь, нет ли здесь воров?

— Воры! От воров можно защититься!

Эрнест испуганно уставился на нее, ожидая услышать какие-то ужасные откровения. Его сны! Его ночные кошмары! Эта рука! Неужели это нечто большее, чем сон? О, Господи!

Губы юноши дрожали.

Этель заметила его возбуждение и продолжала, более спокойно, но настойчиво:

— У тебя когда-нибудь были какие-то идеи, планы, осуществить которые тебе не хватало сил? Тебя посещают видения, которые кажутся ужасающе реальными? Ты никогда не ощущал, будто какая-то мистическая злая воля грубо вмешивается в работу твоего мозга?

Ощущал ли он это? Эрнест и сам не смог бы точнее сформулировать то, что с ним происходит в последние месяцы. Каждое слово отдавалось в его голове, как удар колокола. Дрожа всем телом, он прижался к ней, ища не любви — утешения. На этот раз она не оттолкнула его, и Эрнест доверчиво, как дитя матери, рассказал ей обо всех страданиях, превративших его жизнь в ад.

Она слушала, и в ней вскипали гнев и негодование, а на ресницах дрожали слезы любви. Зрелище страданий несчастного юноши было для нее невыносимым.

— Бедный мальчик! — воскликнула она. — Знаешь ли ты, кто твой мучитель?

Словно вспышка молнии страшная правда озарила его сознание. Ее намек подсказал ему то, что она не решилась выразить словами.

— Нет! Ради Бога, не произноси его имя! — воскликнул он. — Я этого не вынесу. Я сойду с ума!

XXIV

Спокойно, с трудом сдерживая собственные эмоции, чтобы еще больше не возбудить Эрнеста, Этель рассказала ему об удивительном разговоре с Реджинальдом Кларком. Последовало длительное молчание.

Впервые душа Эрнеста искренне потянулась к ней, и Любовь тысячами невидимых цепей пережитых страданий объединила их в одно целое.

Тонкие пальцы Этель нежно ласкали золотистые волосы юноши, гладили его лоб, словно стараясь отогнать мысли о страшном чудовище, горящие глаза которого следят за ним. Однако Эрнесту невольно припомнились многочисленные случаи, подтверждавшие ужасную правду. Его пьеса, его ночные кошмары, его неспособность сосредоточиться на новом романе — все, что он ранее приписывал своему нервному заболеванию, теперь, факт за фактом, сложилось в один чудовищный монумент преступлению Реджинальда Кларка. Теперь Эрнест понял, что означали прощальные слова Абеля Фельтона и тот взгляд Этель, когда она впервые увидела его вместе с Реджинальдом. Случай с Уолкхэмом и замечания Реджинальда по поводу бюстов Шекспира и Бальзака также ясно раскрывали Эрнесту новую и страшную сторону личности Реджинальда и подтверждали рассказ Этель.

А потом перед ним предстал другой Реджинальд, увенчанный лаврами выдающийся писатель. С его губ слетают сладкие звуки, нежнее запаха цветов или звона серебряного колокольчика. Он божественный мастер, в чьем благородном облике нет ни следа порока; он возвысил Эрнеста, допустив его так близко к своему сердцу.

— Нет! — закричал он. — Это невозможно! Это лишь дурной сон, кошмар!

— Но он сам признался мне, — возразила Этель.

— Возможно, он говорил иносказательно. Мы все в какой-то степени впитываем мысли других людей, но это не означает, что мы их обворовываем и разрушаем их жизнь. Реджинальд злоупотребляет своей способностью влиять на других людей, внушать им свои идеи. Такой способностью обладал и Шекспир. Нет-нет! Ты ошибаешься; мы оба в какой-то момент поверили столь колоритному объяснению вполне обыденных фактов. Возможно, Реджинальд подшучивал над тобой, развлекался, играл с этой идеей; но, конечно же, ой не мог говорить все это серьезно.

— А твой собственный опыт, а случай с Абелем Фельтоном, а я? От этого ты хочешь просто отмахнуться?