Дом вампира и другие сочинения - [31]

— Но также и источник добра. Древние греки считали его вместилищем души. Я всегда полагал, что важнейшей частью биографии любого великого поэта является подробное описание его меню.

— Действительно, тот, кто ест сытный бифштекс утром на завтрак, не сможет в полдень написать сонет.

— Да, — согласился Реджинальд, — мы есть то, что едим, а также то, чем питались наши отцы и деды. Я приписываю пресность американской поэзии тем лепешкам, которые ели наши предки-пуритане. К сожалению, сейчас мы не можем подробнее обсудить этот предмет. Я приглашен на ужин, где намерен на практике изучить влияние французских соусов на мои поэтические способности.

— Счастливо отдохнуть.

— Оревуар.

Махнув на прощание рукой, Реджинальд вышел из комнаты.

Когда дверь закрылась, мысли Эрнеста приняли более серьезное направление. Легкий, шутливый тон беседы скрывал неприятную проблему. В последние несколько недель кошмары мучили его по ночам, а мысли о них отравляли часы бодрствования. Дурные сны становились все реалистичнее, все ярче и все страшнее. Даже сейчас ему виделись длинные, тонкие пальцы, которые каждую ночь словно ощупывали извилины его мозга. Это были пальцы изящной формы, с ухоженными ногтями, которые проникали сквозь череп в ту священную обитель, где живут мысли.

Это было мучительно! Человеческий разум — не мертвый камень; он живой; он способен испытывать боль, ужасную боль! Что искали эти пальцы? Какие загадочные сокровища, какие драгоценности, спрятанные в глубинах сознания? Его мозг был подобен золотоносному руднику, содрогающемуся под ударами кирки шахтера. Шахтера, который день за днем, основательно и неумолимо вскрывает жилу за жилой и извлекает бесценные сокровища из содрогающейся земли. Но каждая золотоносная жила — это его вена, а каждый золотой самородок — его мысль!

Неудивительно, что у него нервный срыв. Какая бы идея у него ни зарождалась, рука из ночных кошмаров похищала ее, грубо разрывая тонкие нити мыслей. А когда наступало утро, голова Эрнеста раскалывалась от боли. Это была не острая боль, но тупая, тяжелая, непрекращающаяся.

Эрнест пытался убедить себя, что все это лишь болезненная игра воображения. Однако сумасшедший, которому кажется, что ему отрезали руки, может, в конце концов, на самом деле лишиться рук. Разум способен как уничтожать препятствия, так и создавать их. Эрнест немного разбирался в психологии, и ему нетрудно было из разрозненных обстоятельств вывести объяснение видениям, которые преследовали его день и ночь. Но он также понимал, что объяснить проблему — не значит решить ее. Человек, способный анализировать свои эмоции, не всегда может избавиться от них; тень страха — примитивного, необъяснимого — может в моменты слабости омрачать жизнь даже самого тонкого психолога и глубокого мыслителя.

Он никогда не говорил Реджинальду о ночных кошмарах. Дойдя в своих фантазиях до крайности, когда он вообразил, что сам написал «Принцессу с желтой вуалью» (а в последнее время эта идея снова овладела им), Эрнест понимал, что Реджинальд может всерьез усомниться в его психическом здоровье. Возможно, тот отправит его в санаторий и уж точно не оставит в своем доме. Будучи радушным хозяином, Реджинальд, тем не менее, не потерпел бы ничего, что могло помешать его работе. Его реакция последует незамедлительно и будет жесткой.

Впервые за последние месяцы Эрнест подумал об Абеле Фельтоне. Бедный мальчик. Что сталось с ним после того, как ему указали на дверь? Сам Эрнест не стал бы дожидаться, пока ему предложат паковать вещи. Впрочем, это невозможно; Реджинальд так хорошо к нему относится.

Внезапно его размышления были прерваны шумом у входной двери. Раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Наверно, это Реджинальд — но почему так быстро? Что заставило его вернуться домой в столь ранний час?

Эрнест вышел из своей комнаты в прихожую. Фигура, которую он увидел, определенно принадлежала не тому, кого он ожидал. Это была женщина в длинном плаще; наверно, она пришла к Реджинальду. Эрнест уже собрался тактично удалиться, когда свет упал на лицо вошедшей.

Эрнест застыл в изумлении.

— Этель?! — воскликнул он.

XXIII

Эрнест провел женщину в свою комнату и помог ей снять плащ. Пока он вешал его на спинку стула, она убрала маленький ключ в сумочку. Он вопросительно взглянул на нее.

— Да, — подтвердила она. — Я сохранила ключ, но и не предполагала, что когда-нибудь снова переступлю этот порог.

Стемнело. Тусклый свет уличных фонарей рождал фантастически пляшущие тени.

Аромат духов наполнил комнату, и в юноше вспыхнули романтические чувства. Долго подавлявшаяся нежность вновь наполнила его сердце. Вечерний полумрак, необычность и неожиданность ее визита, а также, возможно, свойственное юности тщеславие пробудили страсть и оживили в душе Эрнеста призрак любви. Руки обвили ее шею, а губы шептали бессвязные, безумные, нежные слова.

— Включи свет, — попросила она.

— Ты не всегда была так неприступна.

— Забудь об этом. Я пришла не для того, чтобы говорить о любви.

— Тогда зачем же ты пришла?

Что заставило ее прийти сюда? Эрнест отпустил Этель и включил свет.