Дом вампира и другие сочинения - [27]

XIX

Лето пролетело быстро, и уже в середине сентября многие вернулись к удовольствиям городской жизни. Этель была в числе первых, кто возвратился в Нью-Йорк с курортов. После того как она решила взвалить на себя ответственность за судьбу молодого поэта, оставаться вдалеке от него казалось ей невыносимым. План был готов. Прежде чем увидеться с Эрнестом, Этель решила встретиться с Реджинальдом и умолять его освободить юношу от пагубных чар. В стремлении повидаться с Кларком играло роль и подспудное любопытство. Много лет назад, при расставании, Реджинальд, казалось, был сильно удручен и пообещал, что когда-нибудь сообщит ей нечто, что оправдает его в ее глазах. Тогда она ответила, что любые разговоры между ними бессмысленны и что она надеется никогда больше не встречаться с ним. Опыт прошедших лет не только не пролил свет на тайну личности Реджинальда Кларка; напротив, его поведение казалось еще более странным и необъяснимым. Неоднократно она ловила себя на мысли, что хотела бы встретиться с ним и беспристрастно проанализировать то удивительное влияние, которое он когда-то имел на нее. Теперь она, наконец, была готова взглянуть на него трезвым взглядом, без эмоций. Эта мысль льстила Этель. Она смутно ощущала, что смогла от чего-то избавиться. От чего-то, чем Реджинальд тогда привязал ее к себе, и без чего его магнетизм более на нее не действовал.

Поэтому, когда Уолкхэм прислал ей приглашение на один из своих приемов, она приняла его в надежде встретить Реджинальда. В последние несколько лет она не посещала мастерскую скульптора именно потому, что там часто бывал Кларк. И вот теперь Этель вновь переступила порог дома, где встретила старых знакомых, со многими из которых давно не виделась. Когда около десяти вошел Реджинальд, раскланиваясь направо и налево, ее сердце учащенно забилось. Однако она смогла овладеть собой, и, встретившись с ним глазами, устроила так, что они оказались наедине в нише гостиной.

— Наша встреча была неизбежна, — заметил Реджинальд. — Я ожидал этого.

— Да, — подтвердила Этель, — мы были обречены встретиться вновь.

Словно бурный поток, пронеслись перед нею воспоминания.

Реджинальд был по-прежнему обворожителен, но она уже не поддавалась его чарам. Впрочем, и в Кларке произошли перемены. Складки в углах рта стали жестче, в глазах появился стальной блеск. Лишь на мгновение, когда он увидел ее, в его взгляде, казалось, мелькнуло что-то, похожее на нежность. Потом он добавил с легким налетом грусти:

— Надеюсь, мы не будем начинать наш разговор со лжи?

Этель ничего не ответила.

Реджинальд разглядывал ее с некоторым удивлением, потом спросил:

— Неужели твоя любовь к этому мальчику настолько сильна, что превзошла твою ненависть ко мне?

Так, значит, он знает!

Этель поморщилась.

— Он сказал тебе?

— Не проронил ни слова.

Было что-то сверхчеловеческое в его способности читать чужие мысли. Зачем хитрить с ним, если его взгляд, словно взгляд божества, проникает в ее душу?

— Нет, — ответила она, — это не любовь, это сострадание.

— Сострадание?

— Да, сострадание к твоей жертве.

— О чем ты?

— Реджинальд!

— Я весь внимание.

— Я тебя умоляю!

— Говори!

— Ты уже разрушил одну жизнь!

Он удивленно поднял брови.

— Да, — жестко продолжала Этель, — разрушил! Неужели этого недостаточно?

— Я никогда намеренно не разрушал чью-либо жизнь.

— Ты разрушил мою.

— Намеренно?

— Как иначе я могу объяснить твое поведение?

— Я предупреждал тебя.

— Действительно, предупреждал! Как змея предупреждает птицу, гипнотизируя ее!

— Но с чего ты взяла, что змея виновата? Высшая, таинственная сила диктует нам законы жизни, которые пишутся кровью.

— Птице от этого не легче. Однако не будем о прошлом. Вернемся к настоящему. Я прошу тебя, оставь мальчика в покое; пусть он свободно развивается; не пытайся задушить в нем жизнь или разрушить его сознание.

— Этель, — запротестовал Реджинальд, — ты несправедлива. Если бы ты знала…

Тут какая-то внезапная мысль заставила его замолчать. Он с интересом взглянул на нее.

— Что бы я знала?

— Ты узнаешь, — просто ответил он. — Скажи, ты сильная?

— Достаточно сильная, чтобы не поддаваться тебе. Ты уже ничего не можешь мне дать и ничего не можешь забрать.

— Да, ничего, — согласился он. — Ты действительно изменилась. Однако когда я смотрю на тебя, тени прошлого встают передо мной, словно они реальны.

— Мы оба изменились. Теперь мы встретились на равных. Для меня ты больше не идол.

— А ты не думаешь, что для меня быть развенчанным идолом — это благо, а не унижение. Тяжело постоянно изображать из себя божество. Иногда даже самых сдержанных людей одолевает нестерпимое желание нарушить вечное одиночество, в котором пребывает душа. Именно это заставляет эксгибиционистов срывать с себя одежду и показывать людям свою наготу. Возможно, это безумие с моей стороны, или глупость, каприз, или не знаю что; однако меня радует мысль, что ты узнаешь правду.

— Ты уже давно мне это обещал.

— Сегодня я выполню обещание; я расскажу тебе такое, во что трудно поверить.

— Что же это?

— Я любил тебя.

Этель скептически улыбнулась.

— Ты часто любил.

— Нет, — ответил он. — По-настоящему я любил лишь раз.