Дом в Вечерних песках - [25]

– Признаться, нет, неизвестно, сэр.

Каттер протяжно выдохнул.

– Когда у нас выдастся свободное время, Блисс, составь для меня список того, что ты знаешь. Дам тебе почтовую марку или спичечный коробок. Думаю, на них все твои познания уместятся. Тогда хоть я буду знать, что можно пропустить, наставляя тебя с утра до вечера. Возможно, окажется, что тебе, например, известно, сколько стоит фунт сахара. Какое счастье! Можно на день устраивать себе выходной.

– Да, сэр. – Гидеон повернул осколок к свету и различил на нем замысловатый резной рисунок.

– Что там у тебя? – осведомился Каттер.

– Осколок стекла, сэр. Хрусталь, полагаю, только очень тонкой работы. Я такого еще не видел. Он лежал на краю тротуара.

– Дай сюда, – велел инспектор, прищурившись.

Гидеон осторожно положил осколок в его протянутую ладонь.

– Думаете, это важная улика, сэр?

Не отвечая, Каттер внимательно рассматривал осколок, и когда дверь отворилась, он одним плавным движением завернул стеклышко в носовой платок и спрятал его в пальто. К ним вышел преисполненный важности тучный слуга. Вероятно, дворецкий, предположил Гидеон. Он имел весьма приблизительное представление о челяди в домах аристократов.

– Ну наконец-то, – произнес инспектор Каттер. – Хоть одна живая душа объявилась. Скажи, любезный, из какого далека ты добирался до входной двери? Надеюсь, тебе для этого не пришлось рыть туннель или выкарабкиваться из колодца?

Слугу, казалось, слегка разволновали слова инспектора.

– Прошу прощения, сэр.

– Правильно извиняешься, – заметил Каттер. – Как к тебе обращаться, если придется?

– Кару, сэр. Слуга лорда Страйта. Позвольте узнать…

– Не позволю. Я – инспектор Каттер из Скотленд-Ярда. Это – сержант Блисс. Мне сообщили, что в этом доме имело место трагическое происшествие.

– Имело, сэр, – подтвердил Кару. – Если вы соизволите войти в дом, я удобно устрою вас на кухне и там сообщу все подробности.

Гидеону весьма импонировало предложение быть «удобно устроенными» на кухне, но инспектор Каттер это мнение не разделял. Когда они переступили порог и Кару закрыл за ними дверь, инспектор не сделал ни шагу дальше.

– Трагедия произошла на кухне? – осведомился он.

– Нет, инспектор, – со всей важностью отвечал Кару, повернувшись к нему. – Это случилось в другой части дома. Но, может быть, вы отведаете чего-нибудь, пока я…

– Если трагедия произошла не на кухне, нам там делать нечего. Мы сюда не мясо пришли рубить. Где это случилось?

– В верхней части дома, сэр.

Инспектор глянул на Гидеона и подступил к Кару. Лицо его снова обрело напряженно-грозное выражение, которое уже было знакомо Гидеону, и вместе с тем оно полнилось изумлением, словно ему заявили, что инцидент произошел где-то в волшебном царстве.

– В верхней части?

– Именно там, сэр.

– А скажи-ка мне, Кару, это ты надзираешь за тем, как и что подают на стол его светлости, когда он садится трапезничать?

– Я надзираю за работой всей прислуги в доме его светлости.

– Так-так. И ты уведомляешь его светлость, что на ужин ему подадут мясное блюдо из верхней части туши коровы?

– Разумеется, нет, сэр.

– Или что его завтрак приготовлен из нижней части тушки цыпленка?

Кару поменял позу, словно стремясь избавиться от внутреннего дискомфорта.

– Нет, сэр.

– Так я и думал, – сказал инспектор Каттер. – А теперь не сочти за труд, покажи нам ту комнату в верхней части дома, в которой произошло несчастье. Насколько я понимаю, это случилось в комнате, а не в дымовой трубе или в гнезде на свесе крыши?

– Непременно, инспектор. Но я надеюсь, впредь вы воздержитесь от шуток, ибо вам предстоит убедиться, что все мы здесь крайне опечалены случившимся.

– От шуток? – Инспектор Каттер помрачнел, обхватил ладонью подбородок. Гидеону показалось, будто в нем притаился хищник, который вот-вот вырвется наружу, подобно соколу, взлетающему с жердочки, когда с него сдергивают клобучок. – От шуток? Скажи-ка, Кару, ты вообще просматриваешь газеты?

– Бывает, сэр. Когда выдается свободная минутка.

– Тебе не приходилось читать о детях доктора Сент-Джона?

– Убийство семьи Сент-Джон? – Кару выпучил глаза, но почти сразу опомнился и принял невозмутимый вид. – По-моему, что-то читал.

– Не припомнишь, сколько детей было у Сент-Джонов, какого они были возраста?

– Точно не скажу, инспектор. У меня не так много свободного…

– Пятеро. У Сент-Джонов было пятеро детей. Старшего звали Энтони, ему было тринадцать. Младшей, Матильде, был год и три месяца, грудная еще. Знаешь, откуда мне это известно?

– Нет, инспектор, откуда я могу знать?

– Естественно. И я по доброте душевной скрою это от тебя, ибо, поверь мне, если ты узнаешь, покоя тебе уж никогда не будет. Но кое-что я все же расскажу. Мне известны их имена и возраст. Мне известен цвет волос каждого, и я могу перечислить все, что было на них надето. Мне все это известно потому, что именно я пришел в тот дом после того, что там случилось. Именно я занимался ими, когда им уже ничем нельзя было помочь. Именно я провел два дня в той комнате и следил за тем, чтобы ни одна нога не ступила туда до тех пор, пока не будет учтена каждая пылинка. Именно я сделал фотопластинки, которые были показаны присяжным, поскольку француз, на которого мы обычно полагаемся, дальше верхней площадки лестницы идти не пожелал. Ты знал, Кару, что постоянный зуб у маленького ребенка формируется в челюсти задолго до того, как выпадет молочный?