Дом убийств - [39]

За годы существования мельницы последовательно сменявшие друг друга поколения Сепюлькров вносили в ее устройство все новые усовершенствования, призванные компенсировать случающийся иногда недостаток воды, и в итоге система настолько усложнилась, что каждый год, прежде чем запустить пресс, приходилось осматривать и отлаживать весь механизм, начиная с бьефов — желобов, служащих для подачи воды.

В тот день Дидон Сепюлькр вышел из дома на рассвете, вооружившись лопатой и ведерком со смазкой. Стоял такой туман, что нельзя было разглядеть кончик собственной сигареты. Лозон, обезводевший за лето, местами обнажил покрытые мхом голыши, устилавшие его ложе, и только слабый шум напоминал человеку о его существовании.

Прежде чем подняться к водоподводящему желобу, Дидон Сепюлькр повертел головой и тщательно принюхался, на душе у него было неспокойно. На прошлой неделе, таким же туманным утром, ему померещилось, будто он различает на мостках силуэт человека, склонившегося над водопадом. Что он делал там, если туман был такой густой, что забивал ноздри и не позволял увидеть дальше вытянутой руки?

Трудно не быть подозрительным, когда сама обстановка благоприятствует замышляющим зло, думал Дидон Сепюлькр. Подобно тому, как Селеста Дормэр, отправляясь месить тесто, брал с собой ружье, он тоже избегал выходить безоружным. Конечно, не ахти какая защита — что проку от ружья при таком тумане? Да и как им воспользоваться, когда у тебя заняты руки, а сам ты скрючился над желобом так, что из-за края видны только голова и плечи? У нападающего куда больше возможностей: скажем, незаметно подкрасться сзади, бесшумно ступая в тумане по мягкому илу. А если ты положишь ружье поближе, всегда есть риск неосторожно задеть его лопатой — и глядишь, оно выстрелит само, угодив тебе прямо в живот. И все-таки Дидон предпочел захватить из дому оружие, это как-то успокаивало…

С такой экипировкой — лопата, ведерко смазки и ружье за спиной — он выглядел довольно смешно, если бы кто-нибудь мог его увидеть. Зато Тереза хохотала от души. Впрочем, знай она то, что знал он, ей было бы не до смеха. Пожалуй, тогда она сама зарядила бы ружье и проводила мужа до мельницы, не снимая пальца с курка. Но что он мог ей сказать? «Серафен Монж разрушил свой дом. Потом умер Гаспар Дюпен. И с тех пор меня преследует страх…» А как объяснить, чего и, главное, почему он боится?

Дидон вздохнул и принялся взбираться по ступеням к водоподводящему желобу. Через две недели день св. Екатерины, а мельница не готова. Жатва, вспашка, уборка винограда. И так — каждый год. Всякий раз он говорил себе: «Ну, уж в этом году меня врасплох не застанут. Я вычищу механизм заранее и приведу его в порядок, вот только…» Но у него всегда не хватало времени за другими делами — одним прессом ведь жив не будешь. Так и получалось, что мельница — последнее колесо в тележке. И вот через две недели — день св. Екатерины…

С такими мыслями Дидон Сепюлькр шагал к откосу водоподводящего желоба — лопата на плече, ружье за спиной, в руках ведерко смазки. Он ориентировался по рокоту Лозона, поскольку все вокруг окутывал туман до того густой, что ветви осин поникли под ним, словно отяжелевшие от дождя. Вообще погода — хуже не придумаешь. Даже листва на дубах начала жухнуть на три недели раньше срока, и скоро их позолота потускнеет перед зимним облысением.

Дидону было не по нутру это зыбкое месиво. Туман сыграл с ним злую шутку, и он едва не налетел на кронштейн, полагая, что до него еще, по меньшей мере, три метра.

Наконец он спустился в желоб, повесил ружье на кронштейн и, поплевав на руки, энергично взялся за работу. Дело спорилось. Набрав на лопату плотную илистую массу, он со звучным шлепком выбрасывал ее за край желоба на слежавшиеся запасы минувших лет, постепенно обнажая основание шлюза. Этот шлюзовый затвор относился, наверное, ко временам первых Сепюлькров, но прекрасно сохранился, несмотря на почтенный возраст, хотя утратил изначальный цвет, подобно фамильной мебели за стенами старого дома.

За дубовой дверью мельницы с ревом несся по голышам Лозон. Что за капризный поток! Дидон любовно оглаживал руками, полными смазки, направляющие затвора, чтобы обеспечить лучшее скольжение щита. Одновременно он прислушивался к рокоту Лозона, который словно перекатывал бутылки. В этот год вода будет высокой. Тут Дидон редко ошибался: когда, очищая шлюзовый затвор, он прикладывал ухо к щиту, шум, который он слышал, предупреждал его о том, как поведет себя своенравный поток с сегодняшнего дня и до праздника св. Екатерины.

Внезапно вдоль позвоночника у него пробежала холодная дрожь, словно чей-то взгляд уперся ему в спину. Дидон схватил ружье и резко обернулся, пытаясь проникнуть сквозь окутавший его кокон тумана. Он был один. Но один ли? Если кто-нибудь прячется здесь, на границе тумана, укрытый им, будто занавесом, Дидону его не разглядеть. Что делать? Выстрелить наугад, крикнув: «Берегись!», чтобы нагнать страху? А если вместо того, чего он опасался в течение последних двадцати пяти лет, и что теперь — после смерти Гаспара Дюпена он был в этом уверен — нависло над его головой, он столкнется с обыкновенным рыболовом-браконьером? Наконец, возможно, это кто-нибудь из соседей, кому не спится на рассвете, бродит под тополями. Нет. Стрелять — не выход.