Дом стрелы - [8]

Джим Фробишер обладал упорядоченным умом и не привык к столь быстрым переменам настроения. Минуту назад Ано был серьезным служителем закона, а сейчас без всякой подготовки ударился в буффонаду, предаваясь ей с наслаждением подростка или клоуна. Джиму казалось, что он слышит звон бубенцов на его шутовском колпаке. Он молча уставился на Ано, который с печальной улыбкой опустился на свой стул.

– Если нам предстоит совместная работа в Дижоне, мосье Фробишер, она не доставит мне такого удовольствия, как работа с моим дорогим другом мосье Рикардо в Эксе. Он бы наблюдал эту маленькую пантомиму, выпучив глаза и шепча: «Значит, премьер-министр приходит по утрам подслушивать у вашей двери?» Его бы это потрясло до глубины души. А вы холодно смотрите на меня и думаете: «Этот Ано обычный фигляр!»

– Вовсе нет, – серьезно возразил Джим. – Я очень рад, так как ваши слова подали мне надежду, что мы будем работать вместе.

Ано склонился вперед, опираясь локтями на стол.

– Вы были искренни и откровенны со мной, – дружелюбно сказал он, – поэтому я облегчу вам душу. Ни префект полиции Дижона, ни я не принимаем всерьез обвинение этого Ваберского. Но раз речь идет об убийстве, необходимо тщательное расследование.

– Разумеется.

– И конечно, за этим что-то кроется, – продолжал Ано, удивив Джима тем, что произнес почти ту же фразу, что и мистер Хэзлитт вчера, хотя один из них говорил по-английски, а другой по-французски. – Как адвокат, вы должны это знать. Какой-то мелкий, но неприятный факт, который лучше держать при себе. Но дело достаточно простое, а с этими двумя письмами, которые вы принесли мне, оно станет еще проще. Мы попросим Ваберского объяснить эти письма и некоторые другие вещи. Посмотрим, как ему это удастся. Тело мадам Харлоу сегодня будет эксгумировано, врачи дадут свое заключение, после чего дело, несомненно, закроют и вы сможете разбираться с Ваберским, как вам будет угодно.

– Л тот маленький секрет? – спросил Джим.

Ано пожал плечами.

– Разумеется, он станет известен. Но какое это имеет значение, если эта известность ограничится кабинетом магистрата?

– Никакого, – согласился Джим.

– Мы вовсе не так болтливы, и ваша юная клиентка сможет спать спокойно, не опасаясь, что ей причинят вред.

– Благодарю вас, мосье Ано! – горячо воскликнул Джим Фробишер, удивляясь испытываемому им колоссальному облегчению. Он был охвачен жалостью к незнакомой девушке в большом доме, преследуемой полубезумным негодяем и не имеющей ни одного защитника, кроме подруги своего возраста. – Для меня это хорошая новость.

Но его тут же одолело сомнение в искренности человека, сидящего напротив. Каким бы неопытным ни был Джим, он не желал, чтобы его подцепили на крючок и выбросили на берег, как безмозглую рыбу. Не являлась ли теперешняя искренность Ано столь же притворной, как и его иные настроения? Сначала неумолимый судья, потом шут, а теперь друг! Что было притворством, а что правдой? К счастью, существовал вопрос «на засыпку», который только вчера задал мистер Хэзлитт, глядя в окно на Расселл-сквер. Джим повторил его.

– Говорите, дело простое?

– Проще не бывает.

– Тогда, мосье Ано, почему полицейский судья Дижона счел необходимым обратиться за помощью к одному из шефов парижской Сюртэ?

По-видимому, Ано ожидал этого вопроса. Он устремил на Джима оценивающий взгляд и кивнул.

– Я расскажу вам все, если вы дадите слово, что это останется строго между нами. Дело очень серьезное.

На сей раз Джим не сомневался ни в искренности, ни в Дружелюбии Ано. Они буквально озаряли его лицо, словно яркое пламя.

– Даю вам слово, – сказал Джим и протянул руку.

Ано пожал ее.

– Тогда я могу говорить свободно. – Он достал голубую пачку абсолютно черных сигарет. – Закуривайте.

Двое мужчин зажгли сигареты, и Ано начал объяснения сквозь голубоватое облако табачного дыма.

– Я еду в Дижон совсем по другому делу. Обвинение Ваберского – всего лишь предлог. Полицейский судья, который меня вызвал, стремится, как гласит весьма выразительная английская идиома, спасти свое лицо. Вы убедитесь, друг мой, что оно очень в этом нуждается. Меня бросает в жар, когда я думаю об этом человеке! – Он вытер лоб платком. – В маленьких городках, где жизнь не слишком веселая и людям хватает времени интересоваться делами соседей, существуют специфические преступления, самым пагубным из которых, возможно, являются анонимные письма. Они появляются внезапно, как чума, полные злобных обвинений, которые трудно опровергнуть и которые иногда оказываются правдивыми. Адресаты хранят молчание. Если у них требуют денег, они безропотно платят, а если автором движет исключительно злоба, все равно держат язык за зубами. Но каждый начинает подозревать своего соседа. Жизнь в городе пропитывается ядом. Над ним нависает пелена страха, которая опускается все ниже, покуда стук почтальона, которого при обычных обстоятельствах ожидают с нетерпением, не начинает вызывать дрожь и не происходят ужасные события.

Голос Ано был настолько серьезным, что Джим поежился, несмотря на то что он мог видеть солнечные блики, играющие на воде, и слышать шум парижских улиц. Но в ушах у него звучал стук почтальона, а перед глазами стояло смертельно бледное лицо, на котором застыло отчаяние.