Крымская ночь
Первым из гостей генерала Фивершема в Брод-плейс прибыл лейтенант Сатч. Он приехал около пяти часов. В солнечный июньский день старый кирпичный дом, расположившийся на южном склоне Суррейских холмов, редкой жемчужиной поблескивал среди темных глубин соснового леса. Лейтенант прихрамывая прошел через холл, от пола до потолка увешанный портретами Фивершемов, и оказался на выложенной камнем террасе. Там он нашел хозяина, сидящего по-мальчишески прямо и задумчиво смотрящего на юг, в сторону Сассекс-Даунс.
— Как нога? — спросил генерал Фивершем, резко поднявшись с кресла.
Этот невысокий жилистый человек несмотря на седину отличался живостью. Однако это относилось лишь к телу. Костлявое лицо с узким лбом и невыразительными серо-голубыми глазами выдавало ограниченный ум.
— Беспокоила всю зиму, — ответил Сатч, — но этого следовало ожидать.
Генерал Фивершем кивнул, и некоторое время оба молчали. От террасы земля резко уходила вниз, к широкой равнине бурой пашни, изумрудных лугов и темных рощиц. Оттуда доносились голоса, тихие, но вполне различимые. Вдалеке у Хоршема среди деревьев змеился паровозный дым, а на горизонте вырастал покрытый меловыми заплатками Даунс.
— Я так и думал, что найду вас здесь, — прервал молчание Сатч.
— Моя жена любила этот уголок, — бесстрастно ответил Фивершем. — Она сидела здесь часами. Ей до странности нравились пустые открытые пространства.
— Да, — сказал Сатч. — Она обладала воображением, способным населить их.
Генерал Фивершем недоуменно взглянул на своего компаньона, но ничего не спросил. Все непонятное он привычно выбрасывал из головы, считая не стоящим раздумий. Он просто заговорил на другую тему.
— За нашим столом сегодня будут пустые места.
— Да, Коллинз, Барбертон и Воган скончались этой зимой. Ну что ж, мы все и навсегда сданы в архив в списке отставников на половинном жаловании. Колонка с некрологом — всего лишь последняя формальность, которой нас навсегда вычеркивают со службы.
Сатч вытянулся и устроил поудобнее искалеченную ногу, которая четырнадцать лет назад именно в этот день была раздавлена и исковеркана при падении штурмовой лестницы.
— Я рад, что вы приехали раньше остальных, — продолжил Фивершем. — Мне хотелось бы узнать ваше мнение. Этот день значит для меня больше, чем просто годовщина нашего штурма редана [1]. Когда мы стояли в темноте...
— К западу от каменоломен, я помню, — прервал Сатч с глубоким вздохом. — Как я могу забыть?
— В тот самый момент в этом доме родился Гарри. Я подумал, что, если вы не возражаете, он мог бы присоединиться к нам. Он сегодня дома. Разумеется, он поступит на службу и может научиться от нас чему-нибудь полезному, кто знает.
— Безусловно, — с живостью ответил Сатч. Поскольку его визиты к генералу ограничивались этими ежегодными обедами, он еще никогда не видел Гарри Фивершема.
Сатч много лет безуспешно пытался разгадать, что же в генерале Фивершеме привлекло Мюриэль Грэм, женщину столь же выдающегося ума, как и красоты. Ему пришлось удовлетвориться тем, что она вышла за человека намного старше ее и столь непохожего по характеру по какой-то таинственной причине. Храбрость и непробиваемая самоуверенность были главными, а точнее единственными качествами генерала, бросавшимися в глаза.
Лейтенант Сатч мысленно вернулся на двадцать лет назад, еще до того, как он в качестве офицера Морской бригады принял участие в неудавшемся штурме редана. Он вспомнил лондонский сезон, когда он только что вернулся с Китайской станции [2], и, конечно же, ему было любопытно взглянуть на Гарри Фивершема. Он не признался себе, что этот интерес выходит за рамки естественного любопытства человека, ставшего инвалидом в сравнительно молодом возрасте и сделавшего изучение человеческой природы своим хобби. Он просто хотел посмотреть, в кого пошел парень, в мать или в отца, вот и всё.
Итак, в тот вечер Гарри Фивершем занял место за столом и слушал разговоры старших, а лейтенант Сатч наблюдал за ним. Присутствовавшие наперебой рассказывали о той мрачной крымской зиме, истории о смерти, рискованных вылазках, голоде и холоде. Но тон их был столь сдержанный и будничный, будто говорящий только где-то слышал об этих событиях, а комментарии в основном ограничивались всего лишь «как интересно» да смехом.
Но Гарри Фивершем слушал беспечные рассказы так, словно события происходили здесь и сейчас, прямо в этой комнате. Его темные, как у матери, глаза следили за каждым рассказчиком, он напряженно внимал каждому слову до последнего. Слушал зачарованно и увлеченно. Эмоции так живо отражались на его лице, что Сатчу казалось, будто парнишка и впрямь слышит свист пуль и оглушительный грохот пушек, на самом деле скачет вместе с эскадроном туда, где орудия изрыгают в туман языки пламени. Стоило майору артиллерии заговорить о напряженном ожидании между войсковым построением накануне сражения и первым приказом к атаке, как плечи Гарри содрогнулись от невыносимого напряжения этих томительных минут.
