Дом ста дорог - [27]

Чармейн подошла к столику неподалёку от кабинетного окна, чтобы выложить собранные цветы, и приметила у стены корзинку. Она ссыпала в неё поклажу и снова принялась поднимать белые и розовые зонтики. Пока Бродяжка сновала, фыркала и топталась вокруг девочки, та успела набрать целую корзину. Чармейн усмехнулась, когда заметила, что кобольды не всегда ясно отличали синий цвет от других. Они почти не тронули кусты с зеленоватыми и бледно-лиловыми цветами, однако куст, на котором росли зонтики синие снаружи и розовые внутри, заставил их поломать голову. Судя по пучку крохотных следов от лапок неподалёку, кобольды даже собрались посоветоваться, как им быть. В конечном счёте, они решили оборвать ровно половину куста.

— Не так-то просто решить, верно? — громко спросила Чармейн на случай, если кобольды притаились где-то поблизости. — Ваша выходка — чистейшей воды вандализм. Надеюсь, вам станет стыдно.

Она подняла корзинку и подошла к столику, неустанно повторяя на ходу:

— Вандалы. Плохой поступок. Маленькие бестии.

Девочка очень надеялась, что Ролло слышит её слова.

Некоторые крупные цветы оказались оторванными вместе с ветками — Чармейн собрала их в розовые, сиреневые и бело-зелёные букеты. Остальные цветы она рассыпала на столе, чтобы высушить на солнце. Девочка где-то читала, что если цветы гортензии засушить, они сохраняют свой прежний цвет и потом из них получаются прекрасные зимние украшения. «Двоюродному дедушке Уильяму они понравятся,» — думала про себя Чармейн.

Бродяжка последовала за девочкой в дом, однако перед кухонной дверью вдруг задрожала и посеменила прочь. Чармейн отворила дверь и поняла страх собаки. Питер стоял у кипящей кастрюли, окружённый густым паром. Он где-то раздобыл фартук, рассортировал всю посуду и расставил её ровными стопками на полу. Когда девочка вошла в кухню, он одарил её полным презрения взглядом.

— Истинная леди: попросил её помочь с посудой, а она набрала цветочков!

— Нет, ты не так понял, — ответила Чамрейн. — Кобольды посрывали все розовые цветы.

— Серьёзно? — его брови чуть поднялись. — Скверное дельце! Твой двоюродный дедушка расстроится, когда вернётся домой. Положи цветы в посудину из-под яиц.

Среди чашек на столе, около мешка с мыльной стружкой, девочка приметила большой глиняный горшок, полный яиц.

— А куда мы переложим яйца? Так, я сейчас, — она бросилась в ванную комнату и положила гортензию в умывальник. Вокруг царила сырость, не предвещающая ничего хорошего, но Чармейн решила не обращать внимания и поспешно вернулась на кухню.

— Я подпитаю гортензию остатками чая из чашек и верну её к жизни.

— Давай-давай, попробуй, — усмехнулся Питер, — за несколько часов управишься. Думаешь, вода ещё не остыла?

— Она только что вскипела, — ответила девочка. — Пузырей только не хватает. Я быстро справлюсь. Гляди.

Она выбрала две большие кастрюли и начала выливать в них чай.

— Порой, быть ленивой полезно, — сказала она и тут заметила, что пустые чашки, едва их ставят обратно на стол, исчезают.

— Оставь нам хоть одну, — всполошился Питер. — Уж не знаю, как ты, а я бы выпил чего-нибудь горячего.

Чармейн обдумала его слова и предусмотрительно опустила следующую чашку на стул. Она исчезла.

— Ну и пусть, — бессильно вздохнул парень.

Девочка заметила, что он перестал ворчать и придираться, и потому предложила:

— Когда я закончу с чашками, можем пойти перекусить в гостиную. Мама принесла сегодня ещё один мешок с едой.

Питер воспарял духом.

— Значит, мы славно поужинаем, когда помоем всю посуду, — улыбнулся он. — Что бы ты ни сказала — сначала разберёмся с грязной посудой.

Когда девочка вернулась из сада, Питер, игнорируя все её протесты, отобрал у неё книгу и повязал широкую тряпку вместо фартука. Затем юноша взял её за руку и потащил на кухню, где они приступили к загадочному и ужасающему ритуалу.

— Я мою — ты вытираешь, — произнёс Питер, всучив Чармейн ещё одну тряпку. Парень поднял дымящуюся кастрюлю и вылил половину в усеянную мыльными стружками раковину. Потом он слил туда же половину ведра с ледяной водой из водокачки.

— Зачем ты всё это делаешь? — недоуменно спросила девочка.

— Чтобы посуда отмокла и не слипалась, — ответил Питер, погружая в раковину с водой охапки ножей, вилок, а следом и стопки тарелок. — Ты что, совсем ничего не знаешь?

— Нет, — холодно бросила Чармейн. Она раздражённо вспоминала все книжки, в которых так часто упоминалось мытьё посуды, однако ни в одной из них не объяснялось, как же осуществляется этот дьявольский процесс. Девочка наблюдала, как Питер легко управляется с тряпкой, ловко стирая с тарелок засохшие пятна и остатки старых обедов и ужинов. Чистые блестящие тарелки одна за другой появлялись из мыльной раковины. Чармейн смотрела во все глаза и всё больше склонялась к мысли, что перед ней творится настоящее волшебство. Юноша тем временем принялся полоскать чистые тарелки в другом ведре и подавать девочке.

— И что мне с ними делать? — спросила она.

— Насухо вытирать, чего же ещё, — улыбнулся Питер. — А потом ставь на стол.

Чармейн попыталась. Казалось, прошло несколько ужасных, полных муки лет прежде, чем она справилась с первой тарелкой. Оказалось, что тряпка почти не впитывала воду, и тарелка опасно скользила в руках, так и норовя выскочить. Работа у девочки продвигалась медленно, за это время Питер уже успел перемыть две стопки тарелок и теперь нетерпеливо ворчал, что ему не хватает места для посуды. Неловкое движение — и тарелка с замысловатым узором выскользнула из рук Чармейн. «Дзынь,» — разбилась она о пол, и никакие чары её не уберегли.