Дом - [3]
В тот дом я могла пойти только утром.
Перед рассветом мне показалось, что началась гроза, тяжелые капли дождя стучат по подоконнику. Но был июнь, всходило солнце, дождя не было ив помине.
До обеда я разбирала сумки и чемоданы, отвечала на телефонные звонки, вскрывала конверты с письмами, посланными мне много лет назад. Когда все было перечитано, перестирано, переглажено, оказалось, что надо бежать по магазинам и в часовую мастерскую, кого-то поздравить, с кем-то договориться.
Но что бы я ни делала, как бы беззаботно не болтала, сердце мое ныло все больше. Жив ли дом? А может, его купили богатые соседи и разобрали, построив на этом месте гараж? Кусты роз, конечно, выкорчевали и увезли на дачу, где они и засохли. Орех срублен и сгорел лет пять назад в мангале, отдавая свой жар шашлыкам из свинины. Или во время недавнего урагана, когда ветер вырывал с корнем старые деревья и ставил ребром плиты на набережной, сметен и тот дом? Хозяйственные соседи растащили по домам выкорчеванные ураганным ветром вишни и персики, вытоптали начисто луковицы всех цветов и даже не поленились перекидать поленицу дров к себе, через забор. Хозяева же уехали, погрузив в грузовик оставшееся добро. Куда? Конечно, никто не знает.
Прошел еще день, и опять я не смогла освободиться от мелких дел. Или я просто боялась, что мои предчувствия оправдаются?
В этот раз я шла к дому невероятно долго. Останавливалась около каждой витрины, бродила по рядам шумного воскресного рынка, разглядывала знакомые с детства улицы, которые то забираются высоко на гору, то уходят в буковый лес, то сбегают к морю.
Но вот уже виден деревянный забор, белая стена дома. И вот уже рука привычно проскальзывает в крошечное окошечко калитки и сбрасывает крючок. И старая собака узнает меня. И орех не спилен. И все так же цветет розовый куст у колодца. И дверь дома распахнута настежь.
1993 год
Ночь, цикады и вино
Я сижу за своим письменным столом. За окном шумит и воет старый сосновый лес. Метель. Надо сказать, что лес окружает дом с трех сторон. Когда-то это и решило наш вопрос: покупать ли дом в Финляндии.
Первые годы моей жизни в этой суровой стране меня радовали неизвестные птицы, тяжело вспархивающие с веток, нравился скрипучий звук снега под ботинками. Я любил долгие январские метели, рубку дров, жар камина, бег на лыжах, какие-то совершенно неизвестные мне ягоды.
Свою жизнь в южной стране, на берегу моря, где я родился и прожил двадцать восемь лет, теперь вспоминаю все реже. Другие люди, другие заботы и новый тяжелый быт отодвинули все, закрыли собой. Постепенно я стал забывать тех, кто так много значил для меня — родителей, друзей, любимых. Забыл белые стены глиняных домов на террасах горы, черепичные красные крыши, старые церкви с колокольнями, фонтаны и античные статуи в закрытых двориках. Стал забывать невыносимую жару лета и бесконечные дожди зимой.
С южной стороны мой городок окружают отвесные скалы. Полоска каменистого пляжа тянется под скалами минного километров и приводит в соседний поселок.
Я любил приходить на берег, который кроме меня, наверно, и не любил никто в городе. Огромные плоские камни когда-то упали в море, и я привычно забирался на раскаленную поверхность, оставлял одежду и нырял в прохладную воду. Уплывал далеко в открытое море, иногда нырял с сеткой и доставал со дна огромных медлительных рапанов.
Обратно плыл уже медленнее, рассчитывая силы. В прозрачной, словно жидкий изумруд воде, был виден каждый камень, плантации бурых водорослей, стайки рыб.
Иногда засыпал на берегу, закутав голову рубашкой. Если начинался шторм, уходил по берегу в поселок.
В тени старой маслины располагалось небольшое кафе. Хозяин наливал мне молодое холодное вино. Он сам подбрасывал кривые виноградные корни в огонь. На раскаленном противне мидии шипели, исходя, словно соком, морской водой. Раскрывались створки, в перламутровых сердцевинах показывалось мясо моллюсков, пахнущее йодом и дымом.
В огромном казане хозяин варил рис, бросив туда десяток самых больших мидий. На глиняном блюде мне приносили плов, густо посоленный морской водой из мидий. Зачерпнув рис створкой моллюска, я ел плов и запивал его холодным вином.
Тонкие черные сигары в моей стране курили обычно на закате, после сиесты, когда человек пробуждается от тяжелого сна, пьет вечернюю чашку кофе. Я доставал железную коробочку с сигарами, угощал хозяина. Мы долго сидели молча, глядя на огни яхт в открытом море.
Темнели горы, кричали цикады и ночные птицы, огонь под казаном освещал кафе и черный перекрученный ствол маслины.
Я возвращался в город. Ноги с детства хорошо знали пыльную, едва видную тропинку, петляющую под скалами. Где-то совсем рядом, у ног, шумело ночное море.
Уезжая навсегда из своего города, я думал, что люди, которых я искренне и сильно любил, все улицы моего средневекового города не дадут мне покоя, потянут к себе, будут перед глазами и днем, и ночью. Но прошло десять лет, и я хочу только одного: идти ночью, в свете августовских звезд, по тропе в горах. Слушать цикад и грохот моря внизу, под скалами. Оглядываться изредка на костер, освещающий маслину и крошечное кафе на берегу.
